Петр Оффман - Купол на Кельме

По вечерам, при свете керосиновой коптилки, Маринов набрасывал план будущих работ:

«Необходимо подробнее исследовать строение Русской равнины: изучить Поволжье, Тиманский вал. Нужно также изучить Карельский щит и Подольский щит, где древние породы выходят на поверхность».

В то время – осенью 1942 года – эти планы еще не могли осуществиться. На Подольском и Карельском щитах хозяйничали оккупанты, а на Волге собирались силы для Сталинградского удара.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Маринову удалось поехать в Приволжскую область только весной 1945 года.

Экспедиция была несложной: климат привычный, местность густонаселенная, хорошие дороги… Маринову дали грузовую машину. Он мог ехать прямо из Москвы. Нашелся очень хороший шофер – Евгений Григорьевич Баранов, участник автопробегов, артист своего дела. В качестве ученика, поваренка, чернорабочего, носильщика и дровосека Григорьич рекомендовал своего пятнадцатилетнего сына Женьку. Отец с сыном были очень похожи: оба худые, жилистые, долговязые. У обоих были продолговатые лица с длинными носами и высокими скулами. Странно было видеть на двух лицах одни и те же черты. Только одно лицо было обтянуто сухой, морщинистой кожей, а другое – гладкое, румяное, с мягким, юношеским пушком. Женька был парень неторопливый, любил ходить вразвалочку, и отец то и дело покрикивал на сына. Со стороны можно было подумать, что Григорьич презирает Женьку. На самом деле, он обожал сына и при всяком удобном случае рассказывал, какой у Женьки глаз и какой выйдет из него со временем блестящий шофер.

В партии не хватало только коллектора. Маринов долго выбирал, привередничал, а предложений было не слишком много. Толя Тихонов, который знал все новости в институте, однажды задержал Маринова в коридоре:

– Я пришлю вам одну дипломницу. У нее как раз подходящая тема – «Геология Приволжской области». Это не девушка, а клад! Круглая отличница.

Маринов не был в восторге:

– К чему мне прилежная девочка? Через борт подсаживать, руку подавать на мостике? Мне нужен человек, который не боится пузырей на ладони.

И тем не менее на следующий день, в девять утра, к нему в кабинет вошла Ирина.

– Анатолий Федорович Тихонов говорил мне, что вы ищете коллектора, – сказала Ирина деловито и вежливо, без заискивания и без кокетства.

Морщась и ругая мысленно Толю, Маринов возразил:

– Наша экспедиция мало интересна для геолога, пишущего диплом. Мы едем в хорошо известные места, много раз описанные. Да и условия не очень подходящие: коллектор один – ему придется делать черную работу. Вам будет трудновато – жить придется в машине, без палатки… Девушке это не очень удобно.

Ирина выслушала молча, не перебивая.

– Вы все время говорите о моих интересах и моих неудобствах. Но о своих интересах я уже подумала. А вы-то сами не против меня?

Озадаченный такой постановкой вопроса, Маринов пробормотал, что он сам ничего не имеет против нее лично, но он дал слово… одному чрезвычайно подходящему во всех отношениях товарищу… юноше… студенту…

– Тогда разрешите зайти завтра, – сказала Ирина. – В два часа вам удобно?

Маринов кивнул головой, мысленно упрекая себя за то, что не решился отказать наотрез.

На следующий день, без четырех минут два, Ирина постучалась в тот же кабинет.

У Маринова все еще не было коллектора: «один подходящий во всех отношениях товарищ» не существовал в природе, юноши-студента найти не удалось. Весной 1945 года не так много юношей училось на старших курсах. И снова Маринов сказал:

– Зайдите дня через три.

– Дни идут, – возразила Ирина. – Дайте мне списки снаряжения. Накладные выписаны все? Пока что я буду получать на складе.

– Но этот товарищ приедет обязательно. Вы зря потратите время.

– Опять вы беспокоитесь о моем времени!

Последние недели перед отъездом всегда самые напряженные: нужно окончить все дела – научные, служебные, домашние, дописать начатые статьи, сдать все бумаги, выяснить все недоразумения. И, дописывая, сдавая и выясняя, Маринов на несколько дней выпустил Ирину из поля зрения. Он был даже удивлен, столкнувшись с ней возле пустующей мастерской.

– Зайдите посмотреть, – пригласила Ирина. – Здесь мы складываем багаж. Тут – инструменты. Тут – карты и книги. Продукты не упакованы, возьмем перед самым отъездом. Палатки и спальные мешки получает Григорьич… Женя, пойди помоги отцу…

Долговязый поваренок, возившийся в углу, опрометью бросился к двери. Маринов поглядел вслед ему с удивлением.

«Неплохо, девушка, – подумал он. – Если вы сумели приручить Женьку, из вас выйдет толк, пожалуй…»

Воспитывать Ирина умела, я изведал это на себе. «Гриша, – говорила она, – в кино нельзя идти. У девочек в общежитии грипп, надо занести им конспекты». И, попробуй, докажи, что конспекты можно доставить и после сеанса. Ирина скажет обязательно: «Если вы не в состоянии, Гриша, я пойду в общежитие одна. Когда болеешь, нельзя заниматься поздно вечером».

И она искренне уверена, что девочки томятся без конспектов, начнут заниматься немедленно… и что сам я отнес бы их с радостью, если бы «был в состоянии». И так всегда – Ирина точно знает, что нужно сделать, и глубоко убеждена, что честный человек иначе и поступить не может. Кто же захочет объявить себя неправым и нечестным? Даже неорганизованный Женька не решался на это!

2

Но вот наступает такой день и час, когда все письма написаны, все счета представлены, недоразумения выяснены, когда все уложено, просмотрено, упаковано, прикручено крепкими веревками, когда десять раз сказано: «Прощайте, пишите подробно», и сотрудники института, выглядывая из распахнутых окон, язвительно спрашивают: «А вы еще не уехали? Ночевать будете здесь, во дворе, или домой пойдете?»

В запорошенном пылью садике пахнет бензиновой гарью и горячим асфальтом. Рабочие возле склада с грохотом катают железные бочки. Звенят трамваи, рычат пневматические молотки, разбивая тротуар…

Ирина терпеливо сидит на машине под палящим солнцем, сложив руки на коленях. Они должны выехать с минуты на минуту. Должны были выехать еще два часа назад. Но Маринова вызвали к телефону, потом запропастился Женька, а когда он нашелся, Маринова потребовали к директору института.

«Если он не вернется через полчаса, – тоскливо думает Ирина, – наверно мы не уедем сегодня».

Но вот и Маринов. Он выходит на крыльцо, щурясь от солнца, садится в кабину. Слышно, как стонут пружины кожаного сиденья. И машина трогается. Мягко переваливаясь на выбоинах, она выезжает через ворота в кривой, мощенный булыжником замоскворецкий переулок…