Михаил Демин - Рыжий дьявол
КОГДА ЗЕМЛЯ БЫЛА ЮНОЙ…
Рано утром я разыскал профессора Ивлева. И сразу же понял, что встретил занятного чудака.
Мой рассказ о Священной пещере и Пляшущей Ящерице вызвал у него неподдельный восторг.
— Значит, вы видели! — воскликнул он. — Видели. Наконец-то!
— Да вот в том-то и дело, что я не знаю — было ли это в действительности или же просто померещилось… Может быть, мы с Денисом попали во власть галлюцинаций?
— Может быть, — усмехнулся старик, — а может, и нет…
Тщедушный, сутуловатый, с седой всклокоченной бородкой, он чем-то вдруг напомнил мне шамана. Того самого, которому я недавно дарил „Золотое руно". Разница меж ними заключалась в том, что шаман был мистиком и свято верил в духов. А профессор считал себя материалистом и верил в существование на земле остатков древней кремнийорганической жизни.
— Кремнийорганические существа, рассуждал он, шатая по шумной улице к школе, представляли собою первую, уникальную форму жизни, зародившуюся в ту давнюю пору, когда земля была еще юной, горячей…
Горячей — это в смысле огненной?
— В общем, да. Представьте себе период, когда формировались материки, шли горообразовательные процессы… На планете тогда действительно было горячо! Ну, а затем вулканические силы ослабли. И огненная жизнь эта начала помаленьку угасать. И некоторые ученые, к числу коих принадлежу и я, полагают, что обыкновенная глина, знаете, которая встречается в оврагах и на откосах рек, — образована из кремнийорганических существ. Так, например, каменный уголь это кладбище первобытных папоротников и хвощей А, скажем, пласты известняка…
— Да, да, — сказал я, — из ракушек! Знаю! Но кремнийорганическая жизнь — это ново, ничего подобного я и не слыхивал! Хотя, конечно, в дочерей огня, в Саламандр, судя по литературе, верили многие…
— Многие и давно, — подхватил профессор. — О них писали Аристотель и Плиний. Ими всерьез интересовались средневековые ученые. Да и не только средневековые… Не только… Наш современник, академик Вернадский, например, утверждал, что „жизнь на земле существовала всегда". Но ведь он же прекрасно знал, что белковая жизнь возникла не сразу… Значит, он имел в виду какую-то другую форму… Какую же? Безусловно, кремнийорганическую!
— Признаться, я всегда думал, что данная тема — сугубо поэтическая, — пробормотал я, — связанная с мистикой, с магией. И уж во всяком случае, к строгой науке отношения не имеющая… А тут, оказывается, целая теория!
— К сожалению, официально не признанная, — развел руками Ивлев. — Но сторонников у этой теории немало! И доводов в ее пользу достаточно.
И он начал говорить, неторопливо и размеренно, словно читая лекцию:
Кремнийорганическая жизнь, как мы уже выяснили, стала угасать, но все же исчезла не полностью! На похолодавшей планете сохранились горячие точки — вулканы. И там по-прежнему жили дочери огня… Но подлинным их спасителем оказался человек. Он зажег костры — и Саламандры вновь завоевали мир! Люди бережно хранили огонь и передавали от одного очага к другому. И всякий раз вместе с жаром углей переходили на новое место семена кремнийорганическои жизни. Но затем были изобретены кресало и огниво, а позднее — спички… И совершенно ясно: цивилизация убила Саламандр… Но опять же — не всех! Не до конца! На земле еще и поныне горят кое-где неугасимые костры, например — в храмах Индии и Тибета, в глубинах Африки, в тайге. И о местных огнепоклонниках я тоже кое-что слышал… Но сам проверить все это — уйти в горы, — к сожалению, ни разу не смог. Я же нахожусь тут в ссылке, под строгим контролем.
Старик умолк, перевел дух. И я сейчас же спросил:
— А, кстати, за что вас? Если это не секрет…
— Да нет, — поморщился он, — какие тут могут быть секреты. Дело известное. Ведь я — космополит.
— Так вы, значит, попали в ту самую волну?
Он молча кивнул. И потом мы шагали и думали каждый о своем. И скорее всего об одном и том же. Дом, где жил профессор, и школа, где он работал, находились в противоположных концах Таштыпа. А селение это протянулось на три километра, так что времени для раздумий у нас хватало… И вот сейчас я хочу воспользоваться паузой и поделиться с вами мыслями о „той самой волне".
* * *Волна эта была, по сути, одной из последних при жизни Сталина. А вообще-то сталинский период, продолжавшийся четверть века, был самым мрачным в тысячелетней истории России. Такого чудовищного террора страна не знала ни при татарах, ни при Иване Грозном. Как известно, Сталин начал с того, что полностью развалил, разрушил сельское хозяйство. В результате возникла сложная ситуация, при которой он должен был или уйти с поста генсека, или как-то оправдаться перед партией, или же просто пресечь, подавить любую возможность критики.
Именно этот, третий путь и выбрал „кремлевский горец". И быстро и весьма ловко организовал массовые внутрипартийные репрессии. Он повернул это дело так, будто бы речь шла о борьбе за чистоту партийных рядов. Внешне он не мстил, а просто разоблачал предателей… И множество коммунистов поверили Сталину слепо! И они сами, своими руками помогли ему расчистить дорогу к беспредельной диктаторской власти.
Сталин видел врага в каждом, кто держался независимо и пользовался широкой популярностью. А таковых в ту пору имелось немало — это все были старые кадры революционеров и героев гражданской войны. Почти все они, в конечном счете, были уничтожены.
Репрессии совершались тогда беспрерывно, под вопли толпы, жаждущей крови, требующей „смерти предателям!". Вперемежку с „партийными" волнами прошумели, прошли волны дипломатов, инженеров, хозяйственников. Вдруг начались аресты среди ученых и писателей. Потом наступила очередь военных.
Случилось это перед второй мировой войной. В короткий срок были расстреляны все выдающиеся полководцы, уничтожен почти полностью Генеральный штаб. Армия оказалась обезглавленной — и такой она встретила начало войны. И все же Россия устояла и выиграла войну. И вот когда с фронта домой воротились счастливые воины, герои, — поднялась новая волна террора.
Это уже никак, ничем нельзя было объяснить. В самом деле, старых врагов и влиятельных соперников у вождя больше уже не осталось. Какой же смысл был в новых репрессиях, направленных, к тому же против интеллигенции? Прослойка эта почти не имела касательства к партийным делам…
Тут все дело в страхе — в Великом Страхе, — всю жизнь державшем вождя за глотку и не отпускавшем его ни на миг. Сталин и его клика боялись не только предполагаемых „врагов" и заговорщиков; в неменьшей степени пугал их дух свободомыслия. Ведь именно этот дух постоянно плодил фрондеров и ревизионистов! В предвоенную пору дух этот вроде бы ослаб, но после победы опять начал крепнуть… Сталин прекрасно понимал, что люди, прошедшие по Европе и повидавшие свободный Запад, непременно должны заразиться сомнениями и впасть в опасную ересь.
