Владимир Прибытков - Потерянный экипаж
— Вас не было на месте. Майор только что приехал. — Шредер не удержался от издевки: — На нашем мотоцикле, разумеется.
Раббе мысленно обозвал Вольфа скотиной.
— Сведения майора Вольфа многое меняют… — пробормотал он.
— Разумеется, — сказал Шредер. — Так что, с вашего разрешения, я все же обеспокою командующего.
— Господин полковник, хочу заверить вас, что с моей стороны приняты все меры.
— Не сомневаюсь. Желаю успеха, — сказал Шредер и бросил трубку.
— Свиньи! — выругался Раббе, имея в виду Шредера и Вольфа. — Свиные свиньи!
Он расстегнул мундир, прошел в столовую, выпил коньяку и вернулся к телефону. Через пятнадцать минут он получил те же сведения, какие немного раньше получил майор Вольф. Позвонил в Кисварда, но оказалось, что Вольф и здесь опередил его. Правда, «хорха» с разбитой фарой там не видели.
Раббе уставился на телефонный аппарат. Дело скверно И всего сквернее то, что майор Вольф подкладывает ему грандиозную свинью. Раскормленную, розовенькую свинью! Помчался в штаб, видите ли! Не мог приехать сюда, а помчался в штаб, к Шредеру! Он, Раббе, никуда не поехал, узнав о фургоне, а честно поделился с майором. Вольфу же в штаб понадобилось! Поставил Раббе в дурацкое положение! Показал, что не надеется на гестапо и полицию!
«Ну хорошо же! — подумал Раббе. — Хорошо же! Я это припомню!»
Тяжело ступая, он поплелся к буфету. Все, что можно было сделать, сделано. Все КПП, все органы гестапо и военная полиция в полосе армии поставлены на ноги. Теперь мышь не прошуршит незамеченной! Остается ждать. Это нелегкое занятие, но надо уметь ждать.
Через полчаса Раббе подумал, что, может быть, следует известить о чрезвычайном происшествии Будапешт. Но тут же отмахнулся от этой мысли. Не столь страшно случившееся. Конечно, Миних сукин сын и пощады может не ждать. Гинцлер тоже получит свое. И еще как получит! Но ничего страшного нет. Утром все выяснится. Пьяницы проспятся, и все выяснится.
Раббе чувствовал себя невероятно усталым. Целый день возиться с арестованными, самому допрашивать, а под вечер получить сюрприз с Минихом — кто хочешь устанет!
Он зевнул и налил последнюю рюмку.
— Хайль Гитлер! — сказал он расплывающейся перед глазами бутылке.
«Ничего страшного! Без паники! Мы на посту!»
Через несколько минут денщик услышал из столовой подобие пения. Он насторожился и разобрал слова:
«Дие фане хох! Дие райне фест гешлоссен…СА маршиерт…»
Ворча, денщик слез с койки. Опять надо укладывать господина доктора. Опять он будет драться. Но попробуй не уложи — утром живьем съест…
Глава шестая
1Бунцев открыл глаза, сел, потер ладонями лицо, зевнул, огляделся. Рядом, натянув на голову немецкую шинель, спала Кротова. Мате, присев на корточки, вскрывал консервную банку. Возле него стоял незнакомый длинноногий солдат с бритой головой, смотрел на руки Мате. Солдат оглянулся, заметил капитана. Глаза на усталом, в кровоподтеках лице солдата сияли синим-синим.
— Проснулись? — застенчиво спросил солдат.
— Проснулся, — сказал Бунцев и осторожно, чтобы не потревожить спящую радистку, отодвинулся от нее, встал. — А вы чего не спите?
Мате, улыбаясь, поднял вскрытую банку, показал Бунцеву.
— Пей!
— Мы выспались, — сказал солдат. — Ваш товарищ там, в карауле.
Бунцев торопливо отвел глаза. Куртка и брюки были тесны солдату, туго обтягивали крепкую девичью фигуру. Бунцев посмотрел на кусты, росшие по верху оврага, где должен был находиться Телкин, потом на свои часы. Часы показывали четырнадцать тридцать.
«Какая деваха! — растерянно подумал Бунцев. — А ведь после лагеря… Ах, черт! Покраснела! Значит…»
Он снова искоса поглядел на Нину. Держа консервную банку обеими руками, вытянув шею, девушка пила, стараясь не пролить влагу на куртку.
«Опоздай мы на минуту — и все… И все бы!» — повторил он себе, замирая от жуткого сознания, что неминуемое не произошло только случайно, и чувствуя себя неимоверно счастливым оттого, что неминуемое все-таки не произошло.
Нина оторвалась от банки.
— Ох, — сказала она, облизнув губы, прикрывая ладошкой мокрый подбородок, — вы, наверное, тоже пить хотите, товарищ капитан? Пейте! Это виноградный сок…
— Пей, пей! — хрипловато сказал Бунцев. — Меня, кстати, Сашей зовут… Пей!
— А вы?
— Я потом, — сказал Бунцев. — Я лучше вина… Вроде еще оставалось.
— Под мешком бутылки, — сказала Нина.
Бунцев улыбнулся Мате, приподнял запачканный мукой мешок, достал длинногорлую бутылку.
— Ну вот, — сказал он. — Это нашему брату больше подходит… Вы ели уже?
— Нет, — сказала Нина. — Я жду, когда все проснутся.
— Ну, ждать незачем, — сказал Бунцев, — не в санатории. Давай хозяйничай. Я тоже проголодался.
Он говорил грубовато, сам понимая, что такая самооборона шита белыми нитками, пугаясь вдобавок, что обижает девушку, и, рассердись на себя, неловко ударил по донышку бутылки, не выбил пробку, а только ушибся.
— А черт! — выругался Бунцев и вторым ударом вышиб пробку. — То-то!
Он пил прямо из горлышка: кружек они в доме ксендза взять не догадались. Кислое, шипучее вино освежило рот, промыло пересохшее со сна горло.
Он передал бутылку Мате:
— Пей, товарищ!
Венгр улыбнулся, кивнул, отпил.
Бунцев подумал, что надо бы подняться к Телкину, посмотреть, как он там, но двигаться не хотелось. Было невыразимо приятно сидеть, обхватив колени, и смотреть, как Нина режет хлеб, по-деревенски прижимая поджаристый круг к высокой груди и складывая толстые ломти на подстеленный плащ радистки.
Девушка вскинула темные ресницы на Бунцева, снова полыхнуло синим, но ресницы опустились, и свет погас. Румянец отливал от щек Нины, губы сжались, и тонкие, как бритвой прорезанные, горестные морщинки опустились от уголков рта.
Бунцев ничего не заметил. Его переполняло чувство никогда не испытанной нежности и тревоги. Он с трудом подавил желание коснуться руки девушки, ощутить прохладное тепло ее кожи. Почему-то ему казалось, что руки у Нины такие — прохладные и теплые.
«В лирику ударился! — оборвал себя Бунцев. — Нашел фею… Ее же немцы там, в лагерях… Факт!.. Что, у них глаз нет?!»
Он нарочно называл самыми циничными словами, не хотел щадить ни себя, ни девушки, нарочно причинял себе боль, но эта боль не могла убить чувства нежности и тревоги, владевшего Бунцевым. Не могла, и все тут!
Венгр спросил о чем-то по-немецки.
Нина, взглянув на Мате, перевела:
