Андрей Баширов - Оборотни Индии
Аллах! — сказал он. — Ты обвел меня вокруг пальца! Ты вовсе не новичок в бою на копьях.
— Клянусь твоей бородой, Кораном, чем угодно, что я впервые в жизни держу в руке копье. Я всего лишь перенял твои приемы боя, ну и, конечно, мне помогает мой прекрасный конь!
Ограбление Умраути
Читу остался весьма доволен мною и поставил меня во главе отдельного отряда в пятьсот сабель, которому было предназначено идти перед всем войском. Гафар Хан немало завидовал мне, ибо находиться в передовом отряде означало быть первым при захвате добычи, то есть снимать сливки удачи, предоставив последующим отрядам довольствоваться тем, что останется.
На последнем военном совете было решено разделить войско на две части. После форсирования реки Нармады оно должно было продвинуться затем на юг вплоть до реки Кришна и, перебравшись через нее, продолжать поход в южном направлении, тщательно избегая при этом встреч с регулярными частями англичан, которые, как мы были уверены, не преминут броситься за нами в погоню. И вот наступило утро, когда наш огромный лагерь снялся с места и конные отряды, один за другим, тронулись в заданном направлении. На берегах Нармады уже были заготовлены сотни лодок, и, перебравшись через реку, мы вновь встали лагерем на ее южном берегу, рядом с городом Хиндия.
Именно здесь войско разделилось на два больших отряда. Я остался с Читу, и мы отправились на запад, рассчитывая добраться до реки Тапти и следовать далее по ее долине до владений раджи Нагпура. У нас был с ним договор о нашем беспрепятственном проходе через его земли с тем условием, что мы ничего не будем грабить по пути. Другой отряд, под командованием Сайеда Бхику, известного предводителя пиндари, должен был идти на восток, вдоль южного берега Нармады до дороги на Нагпур, по которой он затем должен был продвигаться на юг и позднее соединиться с нами.
Мы двигались вперед быстрым маршем, торопясь поскорее добраться до нашей цели — владений низама Хайдарабада, которые мы рассчитывали как следует пограбить и заодно подорвать уважение к англичанам, в последнее время занимавшим все более прочное положение в этой части страны. Нам было хорошо известно местонахождение основных сил англичан. Они были далеко в стороне от нас, и противостоять нам мог лишь какой-то майор Фрезер, которому подчинялись всего лишь две роты английских солдат и сотня кавалеристов-раджпутов. Ему нечего было и думать сразиться с тысячами наших всадников, рвавшихся неудержимым потоком вперед, подобно реке, вырвавшейся из горных теснин на простор равнины. «Это будет бой зайца с ястребом!» — изволил пошутить Читу, когда кто-то дерзнул заговорить об опасности со стороны английского отряда. Он был уверен, что «заяц» — это, конечно, англичане.
Однако вопреки нашей уверенности майор Фрезер, отвагу которого мы явно недооценили, атаковал нас самым решительным образом.
В тот день мы встали лагерем рядом с какой-то деревней на берегу реки Тапти. Люди готовили себе обед, спали или просто слонялись по лагерю без всякого особого дела, как вдруг прозвучал сигнал тревоги. Поднялся страшный, неописуемый переполох. Пиндари испуганными толпами метались во все стороны по лагерю, плохо соображая, что происходит и что следует делать. В конце концов, охваченные паникой, все, кто мог, бросились к своим коням, вскочили на них и задали такого отчаянного драпа, что я и другие командиры не смогли остановить их. Мне удалось собрать вокруг себя своих тхагов и нескольких всадников из моего отряда — они были готовы к бою, однако, видя, что нас ждет неминуемое поражение и гибель, я отдал приказ отступать, и мы резво припустили следом за остальными. Конный отряд англичан бросился за нами, но преследовал нас совсем недолго, опасаясь, видимо, оказаться без прикрытия огня своей пехоты и двух пушек, которые попеременно извергали огонь и картечь из своих стволов. Эти кавалеристы-раджпуты, видать, были отменные трусы, ибо, действуй они решительнее, разгром нашей армии был бы полный. Впрочем, один из них — либо самый храбрый, либо самый глупый — не стал или не смог удержать своего коня и неожиданно для себя оказался среди нас. Мы не преминули на всем ходу быстро снести ему голову и прихватить с собой в качестве, увы, единственного доказательства нашей доблести.
Ускакав подальше, мы стали смотреть, как английская пехота не торопясь захватила наш лагерь и вместе с ним наши палатки и еду, которую так и не успели приготовить пиндари.
Все были удручены поражением от ничтожных сил противника, особенно наш вождь Читу.
В гневе осыпал он своих понурых и пыльных командиров самой отборной бранью, упрекая в трусости и бестолковости.
— Где ты был, во имя Аллаха, Гафар Хан?! — обрушился он на хана. — Почему ты не собрал людей и не дал достойного отпора горстке этих жалких неверных? Ты пытался, говоришь? По-моему, ты что-то путаешь! Отца твоего! Я-то отлично видел, как твой рысак, рассекая воздух, выбивал из земли такие клубы пыли, что она затмила само солнце!
Сопя от злости, Читу повернулся ко мне.
— И ты тоже хорош, Амир Али! — начал он упрекать меня, однако осекся, когда я показал ему голову раджпута, приподняв ее за волосы.
— Что это? Кто это? — вопросил он в недоумении. — Чья это голова?
— Она принадлежала командиру кавалерийского отряда англичан, о великий Читу, — поспешил объяснить я. — Подобно льву он набросился на нас, рыча и размахивая огромным сверкающим мечом, но твой покорный слуга успел так ловко подмахнуть ему эту самую голову, что бравый раджпут, кажется, даже не заметил этого и проскакал еще довольно долго.
— Вах! — кисло заметил Читу. — При этом он продолжал страшно рычать, пока не понял, что у него уже нет башки, и только тогда умер — надо полагать, от удивления. При этом тело его, закованное в непробиваемый стальной панцирь, так грохнулось о землю, что от великого потрясения почвы в садах Хайдарабада осыпались все розы, а сам низам хайдарабадский поперхнулся пловом, да? Мастак же ты на всякие рассказы, о Амир Али! Поэт, право! Впрочем, и на этом спасибо! Эх, вы!
С этими словами Читу развернулся и поскакал прочь. Мы последовали за ним. Ближе к вечеру, когда выяснилось, что мы потеряли не более сотни людей, Читу заметно успокоился и ободрился и даже начал нахваливать меня за храбрость и стойкость в бою.
Через несколько дней мы вступили во владения низама, и мой авангард устремился вперед на славный и богатый город Умраути, не забывая при этом и десятки деревень, попадавшихся на нашем пути. К моей чести, могу сказать, что я ограничивался лишь выкупом в виде денег и драгоценностей, не предавая жителей грабежу и насилию, а их деревни — огню, как это делали другие командиры, в особенности Гафар Хан, зверство и жестокость которого вызывали у меня все большее отвращение.
