Эмилио Сальгари - Ловцы трепанга
Корнелиус был чрезвычайно обрадован, узнав, кто был их пленник: он уже видел себя на берегу Дорга вместе с капитаном, Хансом и Лю-Хангом.
— Все случилось так, как я предвидел, — торжествовал Ван-Горн.
— Стало быть, Ури-Утаната покажет нам дорогу к реке? Ты сказал ему, что мы направляемся туда?!
— Об этом я сейчас и буду говорить с ним.
И Ван-Горн рассказал папуасу об их неудачной охоте и о разлуке со своими путниками.
— Вы спасли мне жизнь, — сказал Ури-Утаната, выслушав рассказ Ван-Горна, — и я вам помогу, как только смогу. Мы отыщем ваших товарищей, а после этого вы получите большую пирогу для возвращения на родину. Наше племя не очень любит белых людей: у нас есть на что пожаловаться в их поведении, но моим спасителям и мой отец, и все племя окажут самый радушный прием.
— А как же нам найти наших товарищей?
— Я знаю, где находится большой лес с мускатными деревьями. Там я охотился на голубей, которые питаются косточками плодов мускатника. Мы пойдем прямо туда.
— Но подожди: твое плечо все в ожогах. Нужно как-нибудь унять боль.
— Ури-Утаната воин и он закален в боях; он не боится боли! — гордо ответил папуас.
— Тогда в путь!
— Идем!
— Солнце уже высоко, нужно торопиться.
Солнце действительно уже золотило верхушки деревьев. Птицы просыпались на ветвях и оглашали лес своим пением.
Тут были стаи charmascynapapua и cossanamata, с ярким оперением, в котором мешалось красное, желтое и черное; они щебетали, греясь в первых лучах солнца. Потом проснулись cicimurasregia, с ярко красными спинками; великолепные parozies, бархатисто-черные с изумрудно-зеленым полуожерельем и головкой, увенчанной пятью длинными лазоревыми хохолками, ослепительно блестящими на концах. В вышине носились несколько пар крупных, как голуби, птиц; их оперение было как фиолетовый шелк, шейку охватывал воротник в золотистых точках, который топорщился, как у испанских придворных пятнадцатого века, а округленный великолепный хвост был раз в пять длиннее туловища.
По правде сказать, наши путники не слишком-то обращали внимание на это редкостное зрелище. Они торопились к опушке леса с мускатниками, где оставили своих товарищей, и ни о чем другом сейчас не могли и думать.
К тому же на каждом шагу они встречали препятствия: корни, упавшие стволы деревьев, низко растущие ветви мешали им продвигаться вперед и заставляли быть внимательными.
В довершение трудности часов в девять утра они наткнулись на сплошную широкую стену ползучих растений, так густо сплетшихся что пробраться через них не было никакой возможности.
— Что это за заросли? — заинтересовался Корнелиус.
— Перец. Здесь его столько, что им можно было бы наполнить весь трюм бедной «Хай-Нам», и такой груз окупил бы все наши труды.
— Целое богатство…
— Да, но у нас есть более серьезные заботы, чем мечты о сборе перца.
Глава двадцать третья. Но где же они?
Эта часть леса была действительно непроходима. Тут были тысячи ростков одного и того же растения; его семена попали, верно, на благоприятную почву — должно быть, аллювиальный слой — ростки захватили его, бесконечно распространялись, разбросав во все стороны ползучие ветви, поднялись наверх и зацепились за деревья. Так рос перец, а у нас так растет дикий виноград.
Существует несколько сортов перца, растущего в Индии, на Цейлоне, во Французской Гвиане и на многих островах Океании. Но родина перца, по-видимому, острова Малайского архипелага, где он растет в диком виде. Здесь, в Новой Гвинее, он тоже рос в диком виде, и никто не заботился не только об уходе, но и о сборе его плодов. Все ветви перца были засыпаны гроздями цветов без чашечек, удлиненных, белых, которым предшествовали маленькие ягоды, сперва зеленые, потом красноватые и, наконец, желтые.
Ягоды собирают до того, как они поспевают, так как в спелом виде они лишены своего обжигающего вкуса и аромата. Их сушат на солнце или у слабого огня, пока они не становятся коричневыми. Так получается то, что называется черным перцем и ценится выше других сортов. Белый перец, менее крепкий и ароматный, приготовляется из того же черного перца: его погружают в теплую воду и потом снова просушивают. Тот перец, что растет на Новой Гвинее и на Молуккских островах, и после сушки остается серым, а ароматом он отличается от других сортов.
Любопытно отметить, что это ароматическое зернышко в значительной степени содействовало установлению в древние времена постоянных контактов между Индией и европейскими странами, Грецией и Римом.
У римлян торговля перцем была по оборотам одной из крупнейших; за перцем пускались в море и в далекие азиатские страны, не останавливаясь перед опасностью плавания по неизведанным морям. Перец тогда продавался положительно на вес золота, что запечатлелось даже в латинской поговорке: «дорог, как перец» и осталось до наших времен в поговорках многих народов.
Но это богатство теперь не прельщало наших путников. Они обошли заросли перца, но крепко запомнили его, так как его запах еще долго заставлял их чихать.
Они снова углубились в лес, следуя за Ури-Утаната, который уверенно вел их все вперед.
После трехчасовой непрерывной ходьбы они расположились наконец отдохнуть у подножия громадного текового дерева. Вдруг Ван-Горн и Корнелиус увидели, как папуас внезапно нагнулся и скрылся за листвой раскидистого кустарника.
— В чем дело? — всполошился Корнелиус. — Опять альфуры?
— Ничего не вижу, — проворчал Ван-Горн, никак не представляя себе, чем объяснить движение дикаря.
Но и он в свою очередь нырнул вдруг под куст и зашептал Корнелиусу.
— Прячься, скорее.
— Что ты увидел? — недоумевал Корнелиус, но все же последовал примеру Ван-Горна.
— Чудесный завтрак… Видишь, на верхушке тека сидят птички. Красивые, а?
Корнелиус поднял глаза и едва удержался от возгласа восхищения.
На самой верхушке дерева сидело пятнадцать или двадцать птичек, но каких птичек! Все оттенки самых драгоценных тканей, весь блеск и отсветы металла, все лучи призмы — все гармонически мешалось в их оперении.
Головки их были цвета золотисто-желтого сверху и изумрудно-зеленые — снизу, спинки — каштановые с золотистым отливом, а снизу, из-под крыльев, вырывались пучки перьев, длинных, легких, окрашенных в желтый цвет с серебристыми отсветами.
Под солнцем, заставлявшим искриться все это красочное богатство, птичек можно было принять за букеты цветов, осыпанных драгоценными камнями.
— Какие восхитительные птицы! — восторгался Корнелиус. — Таких нет, верно, больше ни в одной стране.
