Вячеслав Пальман - За линией Габерландта
Утром мы с Шахурдиным уселись пить чай. Он без умолку рассказывал мне о своих делах, о таежных приключениях, шутил, пил стакан за стаканом, а я сидел, как говорится, «с печальной думой на челе» и никак не мог отделаться от навязчивой мысли об убийстве Зотова.
— Слушай, Матвей Ведиктович (и я стал называть его так с легкой руки Шустова), кто такой Белый Кин, расскажи о нем все, что знаешь.
— Белый Кин? Купец просто, потом банда ушел. Никамура золото пронюхал, банда посылал. Кина за золотом посылал. Знаешь, какой он? Нет? Худой, белый, борода узкий, длинный, рука и нога, как женщин, — белый-белый. Глаза похож на вода в реке, прозрачный такой. Молчит много, думай много, деньга любит. Когда серчал, говори: «тюленья потроха» или еще... «китовый пасть нараспашка»...
— Дай-ка наган! — приказал я Шахурдину.
— Возьми, возьми... Хочешь, подарю? — Он думал, что игрушка нравится мне.
Я еще раз осмотрел наган. В круглой букве «С» ясно виднелись «А» и «Р». Это инициалы убийцы.
Мы с Шахурдиным сели к письменному столу, я слово в слово записал его рассказ, он подписал листки. Теперь это был не просто рассказ, а свидетельские показания. Я не знал, удастся ли разыскать убийцу, когда прошло столько лет, и вообще жив ли он, но решил довести дело до конца. Всякое преступление рано или поздно раскрывается.
Вместе с директором и Матвеем Ведиктовичем мы верхами поехали к старой фактории. Шахурдин оживился, всё ему здесь было знакомо. Правда, ландшафт успел измениться: вокруг дома лежали распаханные поля, слышался звон пилы, стук топоров. Совхоз строил новые дома и теплицы. Но лес по краям стоял нетронутый, мы оберегали его.
Наш гость быстро нашел холмик справа от бывшей фактории. Широкая черемуха почти закрыла густыми ветками две еле заметные могилы. Спелые ягоды тяжело обвисли на ветках. Будто знамена склонились над прахом погибших.
Мы сняли кепки, молча постояли над могильным холмом. В лесу было тихо и сумрачно, как на кладбище. И вдруг эту тишину разорвала резкая дробь тракторного пускача. Дизель протарахтел, отсек такты пускача и гулко заклокотал восьмидесятисильным мотором. Лес задрожал, зашептался.
Мы с директором переглянулись. Грохотом тракторов двадцатый век салютовал первому агроному Дальнего Севера России...
Возвращались домой молча. Фыркали лошади. Матвей клевал носом. Подъехали к центральной усадьбе. Вокруг нас по обе стороны дороги лежали возделанные огороды, ярко блестели стекла парников и теплиц. Около домов поселка играли дети, по лугам бродили коровы. Иван Иванович вдруг сказал:
— Совхоз имени Николая Зотова. Неплохо звучит, а? Надо, пожалуй, возбудить ходатайство. Ты как считаешь?
Я с готовностью сказал:
— Да!
Часть вторая
ЛЮДИ В ТАЙГЕ
Эта часть посвящена событиям из истории Колымы в конце двадцатых — начале тридцатых годов нашего столетия. События стали известны автору отчасти по записям и книгам, отчасти по материалам следствия и суда над преступниками, которые совершали тяжкие уголовные дела на протяжении многих, многих лет. Изменены лишь фамилии действующих лиц.
Глава первая, где рассказывается о некоторых фактах из истории Колымы. Злые люди ходят по тайге. Савелий Каюк
Еще не устоялось как следует людское море в Советской России, еще двигались по стране массы народа и только-только начиналось великое строительство, которое через несколько лет захватит и юг, и север, и восток, и запад, а уже слухами о далеких краях, где и жизнь легка, и фарт лежит под ногами, полнились перенаселенные города и неустроенные села.
Даль манила, как всегда.
Звала к себе богатая, таинственная Сибирь.
Шли составы, дымились семейные теплушки. Люди ехали на Восток.
В двадцать пятом году слухи о богатстве Колымы стали особенно упорно ходить по Сибири и смущать головы непоседливых людей и охотников до легкой наживы. Таких людей в Восточной Сибири с ее старыми золотыми приисками и древними, как сама тайга, нравами было в те годы немало. В чайных потребкооперации, в тесных бараках золотоискателей, на зимовках и у таежных костров поговаривали, что золото на Колымских горах лежит чуть ли не под корнями лиственниц; стоит только нагнуться и посмотреть на воду в горных ручьях, как тотчас же увидишь золотой песок и самородки размером от булавочной головки до утюга. Бери, коль не боишься замочить персты...
Молва росла, обволакивалась былями, а больше небылицами, заставляла людей чутко склоняться к рассказчикам, которые передавали слухи дальше, не забывая присовокупить что-нибудь красочное и от себя. Шепотом утверждали, что некий охотник сломал себе зуб, когда ел утиные потроха. Вынув изо рта зловредный камешек, он обомлел: то был кусочек чистого золота. Уж если утки склевывают самородки, значит, дело нешутейное!
Тянулись на восток люди.
Поговаривали, что какой-то Савелий Каюк принес в золотую кассу в низовьях Алдана чуть не полведра золотого песку. Во хмелю он проговорился, что собрал золото на Индигирке, в лесу под вывороченным пеньком. Наутро его уже ждали десятка два добытчиков. Но старателя и след простыл: Савелий Каюк еще потемну ушел в неведомый край за новым ведерком.
Собирались в дальний путь ватажки, артели. Они долго качали головами и вздыхали над самодельной картой, мерили спичками длинные версты, перебирали по памяти коварные порожистые реки, ежились от одного упоминания о восьмимесячной зиме и, пораздумав, уходили восвояси, вздыхая о несбыточном богатстве. Уж больно далек и неприветлив был тот золотой край.
Все же находились дельцы и смельчаки, которых не пугали морозные дали и дикие горы. На свой страх и риск пересекали они, не без потерь, злое Охотское море, высаживались на Гижиге или в Оле и, пренебрегая тысячью опасностей, уходили в неизведанную тайгу, которая за семью замками хранила свои богатства. Уходили и пропадали, будто их и не было.
Строгая Колыма умела хранить свои секреты.
Белым саваном покрытые, грозно молчали крутобокие сопки Колымского нагорья. Мела зимой метелица, пела на высокой ноте среди голых черноруких лиственниц, и ни один живой голос не прорывался сквозь ее тысячелетнее завывание. Падал на горы и долины жестокий морозный туман, с резким звуком рвались льды на реках и озерах, ухали расколовшиеся стволы тополей в долинах, и снова Великое Молчание устанавливалось на сотнях верст мелкогорья.
А когда теплым вихрем врывалась в леса и горы весна, снег начинал блестеть всеми цветами радуги, слепил, зачаровывал и вдруг как-то сразу исчезал, уступая место травам и цветам. Тайга и долины ненадолго покрывались яркими красками, веселили глаз живыми приметами лета. Откуда-то появлялись хлопотливые пуночки, подымали возню зайцы, шумно, по-хозяйски, ломились сквозь кусты проснувшиеся медведи. Жизнь начиналась во всех уголках тайги. Природа спешила. Лето было слишком коротким. Надо успеть.,.
