Николай Шпанов - Война «невидимок». Остров Туманов
— О!..
— Зачем понадобилось выдавать разрешение пастору на въезд сюда?
— Прежний пастор умер.
— Тем лучше для нас.
— Напротив, господин Вольф. Именно он помог нам взять в руки этих бородачей.
— А новый пастор схож со своим предшественником?
— В этом отношении я вполне спокоен, — уверенно заявил комендант. — Они все на один манер, эти служители Господни!
Вольф не без иронии заметил:
— Вы счастливейший из смертных, полковник. Вы всегда довольны собой.
Комендант удовлетворенно кивнул и сказал:
— Но зато я недоволен вашим бароном.
— Кстати, когда бы я мог его повидать?
Комендант глянул на часы:
— Я как раз назначил ему рапорт. Если угодно…
— Охотно. — Вольф на мгновение задумался. — Но лучше будет, если он не узнает, что я здесь.
Комендант откинул портьеру двери, ведущей в соседнюю комнату.
— Тут вам будет достаточно удобно, и вы все услышите.
Через несколько минут вошел рыжий Вилли. Комендант не встал и не предложил ему стула.
Вилли почтительно поклонился. Нелюбезный прием его не обескуражил. Он и сам давно уже воспринимал свой пышный титул, как что-то вроде клички филера. Жизнь создала страшное противоречие между самим словом «барон» и тем, что представлял собою человек, ставший «рыжим Вилли». Он с удовольствием забыл бы и самое это слово и громкую фамилию своих остзейских предков. От прежнего барона фон дер Остен-Сакен в нем не осталось ничего, кроме рыжих, порядком поредевших бачек. Эти бачки он пытался снова отпустить после того, как перестал быть ленинградским дворником Василием Федоровичем. Боже правый! Как наивен он был тогда, воображая, будто начинается его новая жизнь: возвращение в фатерлянд, почет и деньги в воздаяние за услуги, оказанные германской разведке.
Перспективы были самые розовые, а действительность оказалась более чем серой. Теперь даже роль советского дворника казалась ему полной величия по сравнению с тем, во что он превратился здесь. Простой филер на забытом богом островке, среди пропахших треской бородатых рыбаков!
Барон знал, зачем его позвал комендант. Германские власти хотели получить доказательства опасной для них деятельности слесаря Йенсена и список его сообщников. Смысл деятельности Нордаля, направленной к подрыву германской власти на острове, не был тайной, но нужны были детали, имена. Барон был далек от того, чтобы остановиться перед выдачей самого Нордаля и любого из людей его отряда. Но он знал, что тот час, когда он выдаст кого-либо из них, будет его последним часом. Скрыть предательство не удастся. Поэтому он боялся выполнить требование коменданта о выдаче группы Нордаля. В этих обстоятельствах появление на острове русского беглеца с «Марты» было для барона сущим кладом. Он рассчитывал подсунуть его коменданту взамен Нордаля. Однако и с этим не следовало спешить.
И вот, не подозревая того, что каждое его слово слышно Вольфу, с которым он побоялся бы вести такую игру, барон старался уверить коменданта в том, что дело Нордаля Йенсена должно быть отодвинуто на второй план.
— На острове появился новый человек. Для капитана Вольфа он интересней десятка Йенсенов…
— Не играйте в загадки!
— Вы полагаете, что на гроши, какие вы мне даете, можно развязать языки всем пьяницам острова?
— Деньги?
— Вот именно, господин комендант.
— Сто крон.
— Я ослышался?
— Двести. На это можно опоить весь остров.
— Мне нужно… — рыжий решительно проговорил: — Тысяча крон.
— Может быть, вы воображаете, что управляющий вашим прибалтийским майоратом переводит сюда подати ваших крепостных?
Довольный своей шуткой комендант рассмеялся. Но каково было его удивление, когда обычно терпеливый и покорный барон вдруг нахлобучил шапку и шагнул к двери.
— Эй, вы! Какая муха вас укусила? — крикнул комендант.
Он бросил на стол триста крон. Барон, не считая, сунул деньги в карман.
— Чтобы сегодня же мне было доложено, где скрывается этот ваш «человек», — приказал комендант.
— Сначала с ним нужно выпить бочку пива.
— Из вас мог бы выйти первоклассный шантажист, но вы слишком уж мелкая дрянь.
Барон, шагнувший было к двери, остановился. В его воспаленных глазах появился злобный блеск затравленного зверя. Весь он, со своими небритыми щеками, с клочьями рыжих бачек, с гнилыми клыками между дряблыми губами, стал похож на старого, обессилевшего хорька.
— Я не простил бы вам этого оскорбления, — медленно проговорил он, — если бы знал вас, как крупную дрянь. Ведь в расходную книгу секретных фондов вы сегодня запишете на меня всю тысячу.
Полковник вскочил и бросился к барону.
— Вы с ума сошли! Я пристрелю вас!..
— Пристрелите своего же золотого осла?! Вряд ли…
Полковник выхватил пистолет. Барон втянул голову в плечи, закрыл лицо руками. Он не видел, как из-за портьеры выскочил Вольф и выбил из руки коменданта оружие. Барон отнял руки от лица, и воспаленные красные глаза его встретились с твердым взглядом Вольфа.
— О каком человеке вы тут бормотали? — спросил Вольф барона.
— Я… я еще не знаю, кто он…
Тяжелая рука Вольфа легла на плечо барона.
Всякое желание сопротивляться исчезло. Барон снова был послушным филером.
— Это русский. Он бежал с «Марты», — бормотал он.
— Он жив?!
— Мне остается узнать, где он скрывается.
Вольф кивком выразил удовлетворение.
Барон, пятясь, толкнул спиной дверь и поспешно захлопнул ее за собою.
Подарок Элли
Уже несколько дней Житков находился в суровом убежище, куда привели его Нордаль и Элли. В пещере было не слишком уютно. Но Элли оказалась права: это уединенное место было единственным, где Житков мог чувствовать себя в безопасности. По ночам девушка навещала его, приносила пищу. Часами сидела она на корточках у входа в пещеру, не спеша рассказывая о жизни острова или слушая его рассказы о России.
Когда солнце уходило за горизонт настолько, что длинные тени соседних гор заслоняли вход в пещеру, они садились у входа, и Житков с жадностью подставлял лицо свежему морскому ветру. Он отдыхал от влажной духоты пещеры, от вынужденной неподвижности.
В эти дни Элли была единственным человеком, чей голос слышал Житков. Ему нравилась эта живая, энергичная девушка, порой казавшаяся сильной, мужественной, а порой вдруг становившаяся застенчивой, почти робкой.
Это случалось чаще всего, когда они оставались с глазу на глаз в серебряном сиянии ночи. В такие минуты Житков не раз ловил на себе лучистый взгляд ее больших глаз. Он знал, что, кроме забот, ничего не доставляет ей, знал, какое трудное и опасное путешествие совершает она каждый раз, пробираясь к пещере. На пути от поселка к ущелью лежал ледник — один из многочисленных ледников, прорезающих плато острова. Зеркальную поверхность ледяной реки рассекала гигантская трещина. Когда Житков, по пути в пещеру, впервые увидел эту трещину, он невольно подумал, что Элли заблудилась. Нужно было родиться здесь, вырасти на этом острове, среди его гор и ущелий, исходить вдоль и поперек его глетчеры, чтобы с такой уверенностью, как это сделала Элли, найти узкий лаз, ведущий вниз, в самую пропасть, и без колебаний устремиться по нему. Глубоко внизу, в недрах ледяного колодца, было достаточно узко, чтобы без труда преодолеть пространство, разделяющее берега пропасти. Но подъем на противоположный край трещины показался Житкову вдвое сложнее спуска.
