Логово зверя - Михаил Широкий
Однако Диме и его собутыльникам не суждено было в этот вечер отдаться томной, расслабляющей дрёме, как это было принято у них после каждой попойки. Едва он вновь смежил усталые, сонные вежды, как прямо у него над ухом раздался громкий, визгливый голос:
– А-а, вот ты где, падла! Ну что, поговорим, как мужчина с мужчиной!
И сразу же вслед за этим послышалась ожесточённая возня, сопровождавшаяся тяжёлым дыханием, напряжённым сопением и отрывистыми возгласами.
Дима открыл глаза и с удивлением увидел, как возле костра, явственно освещаемые его яркими алыми всполохами, схватились между собой в жестокой битве две изломанные тёмные фигуры. Это были Кирюха и Лёша, налетевший на своего противника как коршун и вцепившийся в него мёртвой хваткой. Кирюха, впрочем, тоже оказался не робкого десятка и оказал напавшему отчаянное сопротивление, так что схватка шла в целом на равных и исход её был совершенно непредсказуем.
Разбуженные звуками сражения, зашевелились дремавшие пьяницы и, приходя в себя и наскоро протирая припухлые, мутные глаза, с любопытством уставились на схлестнувшихся неприятелей. Ссоры, конфликты, выяснения отношений, взаимные упрёки, обвинения, оскорбления и угрозы случались в их компании нередко, были практически нормой их беспутной, нетрезвой жизни. Но, как правило, этим всё и ограничивалось, до драки, как ни странно, не доходило ещё ни разу, во всяком случае на этой практике. Бывало, поорут друг на друга не поделившие что-то собутыльники, обменяются самыми резкими и нелицеприятными эпитетами, выскажут всё, что они думали друг о друге, изольют один на одного всю накопившуюся желчь и разойдутся, как кажется, заклятыми врагами. А там – причём обычно в тот же день, – глядишь, уже сидят они снова в обнимку, пьют на брудершафт и со смехом вспоминают свою недавнюю склоку как что-то мелкое, незначительное, не стоящее внимания.
Но на этот раз всё было, по-видимому, гораздо серьёзнее. Противники дрались свирепо, зло, остервенело, вцепились друг в друга намертво и, по всей видимости, не собирались расходиться по доброй воле. Судя по всему, причина их внезапно вспыхнувшей неприязни была слишком велика и могла быть разрешена только на поле брани. Кто-то из них двоих должен был пасть в этой поистине титанической борьбе, и, так как силы сторон были примерно одинаковы и ни та, ни другая не желала быть побеждённой и стремилась во что бы то ни стало одержать верх, схватка, становившаяся всё более горячей и ожесточённой, грозила затянуться надолго. Подливали масла в огонь и зрители, с возраставшим интересом и азартом следившие за сражением, делавшие ставки кто на Лёшу, кто на Кирюху и громкими возгласами и гиканьем всячески подбадривавшие и подзуживавшие своих фаворитов, ещё больше распаляя и раззадоривая их.
Через пару минут пролилась первая кровь – Лёша, более юркий, подвижный и, вероятно, более трезвый, чем Кирюха, изловчился и стремительным, почти неуловимым для глаз ударом расквасил тому нос. Кирюха взревел, как раненый зверь, и, не замечая обильно хлынувшей из обеих ноздрей крови, с ещё большей яростью ринулся на врага, очевидно не собираясь остаться в долгу и намереваясь отплатить сопернику той же монетой.
Публика зашумела и заулюлюкала. Те, кто был за Лёшу, приветствовали его точный боксёрский удар восторженными криками и даже аплодисментами. Кирюхины сторонники, напротив, разочарованно взвыли, но, увидев немедленную молниеносную контратаку своего бойца, завопили ещё громче Лёшиных клакёров, подзадоривая его и подстрекая к решительным действиям.
Неизвестно, чем бы всё это кончилось, если бы в чересчур далеко зашедший конфликт, грозивший иметь непредсказуемые и, возможно, весьма печальные последствия, не вмешался Дима. Он с самого начала драки сохранял объективность, не сочувствовал, по крайней мере в открытую, ни Кирюхе, ни Лёше и глядел на их противоборство спокойно и невозмутимо, точно судья на ринге. Однако по мере развития событий, видя, что соперники и не думают останавливаться, а, наоборот, всё более ожесточаются и готовы, похоже, зайти слишком далеко, решил, что пришла пора вмешаться.
Тяжело вздохнув, Человек-Гора с усилием и явно без особой охоты поднялся с насиженного места и, приблизившись к дерущимся, схватил их своими огромными ручищами за шкирки и, словно расшалившихся котят, развёл в разные стороны. Те, слишком занятые друг другом, ослеплённые бешенством и, видимо, уже не замечавшие ничего вокруг, даже не поняли сначала, что произошло, и ещё несколько мгновений продолжали, уже вхолостую, размахивать кулаками и наскакивать один на другого. Но вырваться из могучих Диминых рук было не так-то просто, тем более что оба буяна были по сравнению с ним как поджарые, сухопарые волки рядом с жирным, необъятным медведем, способным одним движением раскидать их в стороны как щенков. Тем не менее, даже осознав тщетность своих усилий, чересчур разгорячённые, дышавшие взаимной ненавистью драчуны ещё какое-то время не могли уняться и, лишённые возможности колошматить друг друга, перешли к куда менее травматичной словесной перепалке, понося один одного на чём свет стоит и изрыгая порой такие замысловатые сложносочинённые ругательства, что привыкшие вроде бы ко всему слушатели только диву давались и внимали этому нескончаемому мутному звуковому потоку с широкими, довольными улыбками, точно мелодичной, услаждавшей слух музыке.
Дима, по-прежнему с безучастным, индифферентным, немного скучающим выражением, крепко держал неприятелей на безопасном расстоянии один от другого, не давая им сближаться и терпеливо выслушивая их грязную орально-анально-генитальную брань. И лишь когда они утомились и охрипли от воплей, он чуть ослабил свою железную хватку и спокойным, ровным голосом обратился к изнемогшим, потным, тяжело дышавшим соперникам:
– Ну что, петухи, всё, успокоились? Можно отпускать?
Внятного ответа не последовало. Кирюха и Лёша, сверля друг друга огненными, ненавидящими взорами, лишь гудели что-то неразборчивое, скрипели зубами и в бессильной ярости сжимали кулаки, которые уже не имели возможности пустить в ход.
Дима нахмурился и раздражённо встряхнул не очень крепких, но крайне агрессивных, буквально исходивших неутолимой злобой, раскалённых, как два кипящих чайника, противников.
– Я повторяю свой вопрос: вы угомонились наконец, или как? Мне некогда тут мирить вас. Я пьяный и спать хочу…
Внезапно Лёша, воспользовавшись тем, что Димина рука, державшая его за ворот куртки, ослабла ещё немного, сделал резкое движение, крутанулся вьюном и выскользнул на волю. Вернув себе свободу действий, он отбежал на несколько шагов, остановился по другую сторону костра и уже оттуда, тыча в своего врага пальцем и дрожа от возбуждения, впервые более-менее внятно высказал ему свои претензии, ставшие причиной побоища:
– Ты, тварь,
