Ольга Ларионова - Искатель. 1966. Выпуск №2
— Я стану бегать по пшенице, по полям, буду лазать на снежные горы, красть у фермеров белых кур. Буду щипать красивых девчонок, как уснут, дергать их за подвязки в классе.
Чарли глянул на Старуху, и уголком глаза она увидела, как по его лицу скользнуло что-то скверное, злое.
— И еще много кой-чего буду делать, уж я придумаю, — сказал он.
— Только не вздумай мне козни строить, — предупредила Старуха. — Я хрупкая, словно весенний лед, со мной грубо нельзя. — Она добавила: — А как насчет твоих родителей?
— Родителей?
— Не можешь же ты таким домой отправляться. Ты ж их насмерть перепугаешь! Мать так и шлепнется в обморок, будто срубленное дерево. Думаешь, ей очень надо на каждом шагу спотыкаться о тебя и поминутно звать — а ты у нее под носом!
Об этом Чарли не подумал. Он вроде чуток поостыл и даже шепнул: «Господи!» — после чего осторожно пощупал свои длинные ноги.
— Ты совсем одиноким очутишься. Люди будут смотреть прямо сквозь тебя, как сквозь стакан воды, толкать, пихать на каждом шагу — ведь тебя же не видно. А девчонки, Чарли, девчонки…
Он глотнул.
— Ну, что с ними будет?
— Ни одна из них и глядеть на тебя не захочет. Думаешь, им приятно, чтобы их целовал парень, у которого и губ-то не видать!
Чарли озабоченно ковырял землю пальцами босой ноги. Он надул губы.
— Все равно останусь невидимым, хоть немного. Уж я позабавляюсь! Ничего, я буду осторожным. Буду следить, чтобы не оказаться на пути у коней, у телег и отца. Отец, как услышит звук, тут же стреляет. — Чарли моргнул. — Ведь раз я невидимый, отец может мне добрый заряд дроби всадить, а что — подумает, белка на двор пришла, и саданет! Вот как.
Старуха кивнула дереву.
— Очень даже просто.
— Ладно, — рассудил он, — сегодня вечером я буду невидимкой, а завтра утром ты меня по-старому сделаешь, решено?
— Вот и видно, что ты пустой человек, хочешь быть тем, кем не можешь стать, — сказала Старуха жуку, ползущему по бревну.
— Это почему же? — спросил Чарли.
— А вот почему, — объяснила она, — не так-то это просто было сделать тебя невидимкой. И теперь надо время, чтобы с тебя сошла невидимость. Так же как надо время, чтобы краска сошла.
— Это ты! — вскричал он. — Ты все затеяла! И давай теперь ворожи обратно, чтоб я видимым стал!
— Тихо, — ответила Старуха, — не кричи. Само сойдет постепенно, сначала рука, потом нога.
— На что же я буду похож — бегать здесь по горам, и только одну руку видно?
— На пятикрылую птицу, порхающую среди кустов и камней.
— Или одну ногу!
— На розового кролика, снующего в зарослях.
— Или одна голова в воздухе парит!
— На волосатый шар в день карнавала!
— А сколько времени надо, чтобы я целым стал?
Она прикинула, что, пожалуй, не меньше года.
Мальчишка застонал. Оп начал хныкать, кусая губы и сжимая кулаки.
— Ты меня заворожила, это все ты, ты наделала. Теперь мне нельзя домой бежать!
Она моргнула.
— Так оставайся, побудь здесь, тебе у меня будет вот как хорошо, уж я тебя как холить стану.
— Ты нарочно это сделала! — выпалил он. — Старая карга, удержать меня задумала!
И он вдруг метнулся в кусты.
— Чарли, вернись!
Никакого ответа, только стук его ног по мягкой темной траве и приглушенное всхлипывание, быстро смолкшее вдали.
Подождав, она развела себе костер.
— Вернется, — прошептала она. И добавила, заботясь о себе — Зато у меня теперь будет компания всю весну и до конца лета. А уж тогда, как устану от него и захочется тишины, спроважу его домой.
* * *Чарли вернулся беззвучно вместе с первым серым проблеском дня; он прокрался по белой от инея траве туда, где возле разбросанных головешек, точно сухой обветренный сук, лежала Старуха.
Он сел на окатанные ручьем голыши и уставился на нее.
Она не смела взглянуть на него, вообще — в ту сторону. Он двигался совершенно бесшумно, как же она могла знать, что он где-то тут? Никак.
На его щеках были следы слез.
Старуха сделала вид, будто просыпается, — она за всю ночь и глаз-то не сомкнула, — встала, ворча и зевая, и повернулась лицом к восходу. — Чарли!
Ее взгляд скользил вниз по соснам на землю, вверх — на небо, на горы вдалеке. Она снова и снова кричала его имя, и ей все мерещилось, что она глядит прямо на него, но она вовремя спохватывалась и отводила глаза в сторону.
— Чарли! Ау, Чарльз! — звала Старуха, слыша, как эхо ее передразнивает.
Губы его растянулись в улыбку: ведь вот же, совсем рядом сидит, а ей кажется, что она одна! Возможно, он ощущал, как а нем растет тайная сила, быть может, наслаждался сознанием своей неуязвимости, и, уж во всяком случае, ему нравилось быть невидимым.
Она громко произнесла:
— Куда этот парень запропастился? Хоть бы звук какой услышать, чтоб знать, где он. Я бы ему, пожалуй, завтрак сготовила.
Она принялась стряпать, раздраженная его упорным молчанием. Она жарила свинину, нанизывая куски на деревянный шомпол.
— Ничего, небось запах сразу услышит! — буркнула Старуха.
Пользуясь тем, что она повернулась к нему спиной, он схватил поджаренные куски и жадно их проглотил.
Она обернулась, крича:
— Господи, что это?
Она подозрительно осмотрелась вокруг.
— Это ты, Чарли?
Чарли вытер руками рот.
Старуха засеменила по прогалине, делая вид, будто ищет его. Наконец ее осенило: она прикинулась слепой и пошла прямо на Чарли, вытянув вперед руки.
— Чарли, да где же ты?
Он вьюном ускользнул от нее, прыгая и приседая.
Ей пришлось напрячь всю силу воли, чтобы не побежать вдогонку — разве можно гнаться за невидимым мальчиком! — и, сердито ворча, она села возле огня, чтобы поджарить еще свинины. Но сколько она ни отрезала себе, он всякий раз хватал шипящий над огнем кусок и убегал с ним прочь. Кончилось тем, что Старуха, краснея от злости, закричала:
— Знаю, знаю, где ты! Вон там! Я слышу, как ты бегаешь!
Она показала пальцем, но не прямо на него, а чуть вбок.
Он сорвался с места.
— Теперь ты там! — кричала она. — А теперь там… там! — Следующие пять минут ее палец преследовал его. — Я слышу, как ты мнешь травинки, топчешь цветы, ломаешь сучки. У меня такие уши, такие чуткие, словно розовый лепесток. Я ими слышу даже, как движутся звезды на небе!
Он втихомолку удрал за сосны, и оттуда донесся голос:
— А вот попробуй услышать, как я сяду на камень! Сяду и буду сидеть! Что!
И весь этот день он неподвижно просидел на своем камне, на прозрачном ветру, глотая слюни.
