Андре Лори - Изгнанники Земли
Каждый раз, когда подобное новшество вводилось, и тем самым улучшалось положение и условия трех заключенных, это явление всегда вызывало новый припадок бешенства у Каддура. И как он ни старался скрывать этого, из уважения к Норберу Моони, все-таки не мог совладать с собою. Каждый раз чувство бешеной злобы и неумолимой ненависти к этим людям вызывали у него крики ярости: лицо его искажали злобные конвульсии, на губах появлялась пена, и он положительно выходил из себя от дикого бешенства.
Тогда Норбер снова принимался ему доказывать, как бессильна и бесполезна его злоба, как пагубна для него самого эта слепая ненависть, и всячески старался урезонить его.
— Я уже заявил вам раз, — говорил он карлику, — что вам никогда не удастся сделать меня орудием вашей мести! Зачем же вы снова возвращаетесь к этому столь тяжелому для вас предмету? Докажите же наконец, что вы действительно человек образованный, а не дикарь!.. Откажитесь от этих грубых стремлений к насилию и казням!.. Забудьте, дорогой мой Каддур, забудьте, прошу вас, что эти люди сделали вам, и вам самому будет легче!
— Забыть!.. — восклицал карлик с невыразимой горечью, — да разве это можно забыть?! Пусть забывает тот, кто не знал и не испытал моих мук и страданий! Но я, бедное, всеми осмеянное, всеми презираемое, поруганное существо, я — безобразный, уродливый карлик, который видел, что при взгляде на меня даже содрогались от ужаса, а женщины отворачивались с чувством отвращения, могу ли я забыть?.. Поймите же, наконец, какой ад, какую вечную пытку создали мне эти люди, господин Моони, внушившие мне чувства, которых я никогда не знал раньше, научили меня понимать, что существуют такие понятия, как привязанность и благодарность, но как вы не можете согласиться с тем, что такие муки и страдания человека не проходят бесследно! Поймите это!.. Нет, вы не можете понять, так как для этого надо бы, чтобы вы хоть один день испытывали то, ч то я испытываю в продолжение тридцати лет!.. Да, вот тогда только вы догадались бы, какое чувство ненависти могут мне внушать эти негодяи!
— Нет, Каддур, я никогда не соглашусь, что вы правы, предаваясь таким припадкам бешеной злобы, — отвечал Норбер Моони, подходя к нему и ласково кладя свою руку на его плечо. — Я сознаю, что эти люди ужасно и жестоко поступили с вами, но они заслуживают презрения, и вы должны стать выше их. Докажите, что ваше сердце было создано для высоких порывов и побуждений, и что этим людям не удалось сделать его более низменным. Простите их, Каддур!.. Станьте выше своей ненависти и злобы!.. Знаю, это тяжелое испытание! знаю, что на это потребуется упорная борьба, но дайте мне дожить до радости видеть, что вы вышли победителем из этой борьбы, что вы превозмогли эти скверные чувства!
Карлик взглянул на него растерянным взглядом.
— Вы требуете от меня больше, чем я могу! — воскликнул он странно изменившимся голосом, — я чувствую, что вы правы, но я-то этого не могу!.. Я не могу!.. Я — проклятое, погибшее, зловредное существо, которому уже нет места среди честных и добрых людей! Дайте мне поступать согласно тому характеру, какой мне создала эта жизнь!
И говоря это, он заливался горючими слезами и отчаянным жестом закрывал лицо руками.
Норбер Моони понял, что ему удалось наконец троить душу Каддура; он решил довести это излечение, его злобы до конца.
— Послушайте, Каддур, я хочу вернуть вам ваше самообладание, научить вас видеть ваших врагов. Ненависть ваша к ним поддерживается и питается главным образом воспоминаниями прошлого. Очень может быть что я поступил бы разумнее, если бы постарался с самого начала сблизить вас с ними. Впредь вы будете сопровождать Виржиля каждый раз, когда он посещает заключенных. Я слишком доверяю вам, чтобы допустить мысль что вы позволите себе сказать что-нибудь лишнее или неуместное людям, теперь совершенно беззащитным…
С этого времени Каддур стал как будто спокойнее. Два раза в день он посещал вместе с Виржилем тюрьму и видел его мучителей, согбенных теперь над насильственной работой; по-видимому, это зрелище успокоительно действовал на его чувство ненависти, потому что в последнее время никто никогда не слыхал, чтобы он произносил какие-либо угрозы в их адрес.
Таким порядком проходила бесконечная длинная ночь на Луне. По мере того, как она подвигалась вперед, холод усиливался все более и более. А по мере того, как термометр падал, раскаленные камни, зарытые в подполье, постепенно теряли свой жар и становились все менее и менее пригодными чтобы хоть сколько-нибудь повышать температуру комнаты. Наконец, настал момент, когда холод достиг таких пределов, что даже сам сэр Буцефал запросил пощады.
— Я готов пожертвовать одним глазом, лишь бы мне обогреться у хорошего, жарко натопленного камина! — воскликнул он однажды, выходя из-за стола. И этот возглас так ярко выражал самое страстное желание всей маленькой колонии, что Норбер Моони, видя это, не в силах был противостоять ему.
— Эх, право! — воскликнул он, — конечно, это неразумно… но, видно, надо нам позволить себе эту маленькую поблажку, хотя только всего один раз!.. Зажжем огонь! Уголь имеется в долине, все мы это знаем, так пойдемте же добывать его!
Снарядиться в дорогу, захватить с собой мешки, спуститься в ущелье и в русло иссякнувшего потока, наполнить мешки антрацитом, — все это было для Виржиля и Тирреля Смиса делом каких-нибудь десяти минут. В круговой галерее навалили на железные листы, наложенные на каменный пол, целую груду угля под отверстием, проделанным в стене вместо дымовой трубы. Затем был разведен огонь, и в продолжение более двух часов вся маленькая колония невольных обитателей Луны с глубоким наслаждением поджаривала себя то с лица, то со спины, то с боков… Вскипятили горячего чая, приготовили чудный пунш, плясали вокруг огня. Словом, то было полное торжество, настоящий праздник для бедных, прозябших и продрогших «изгнанников Земли». А когда последняя искра затухла под грудою пепла, в сердцах присутствующих все еще сохранялось то чувство чисто детской радости, какое вызвал в них этот веселый огонь..
— Мы безрассудно расточительны, однако, — говорил между тем Норбер, задумчиво покачивая головой, — подумать только, что мы здесь сожгли ради забавы то, чем все могли бы продышать в продолжение целых двадцати часов!
К счастью, ночь подходила к концу. Еще немного терпения, еще на два-три градуса меньше тепла, — и вот в один прекрасный вечер, после обеда, когда все только что вышли из-за стола, на востоке показалось солнце.
Опять-таки без малейшего признака рассвета или утренней зари, на краю горизонта показалась узкая золотая кайма, затем явилась маленькая частица диска, вытянувшаяся, подобно любопытному глазу из-за стены. Потом солнечный диск стал заметно увеличиваться, выплывая из-за горы и, наконец, появился во всей своей красе и метнул стрелы своих лучей по всем направлениям, заливая горячим светом бесчисленные кратеры, низины и песчаные степи на всем видимом пространстве.
