Аркадий Адамов - Искатель. 1970. Выпуск №5
В долгие часы одиночества тюремной камеры перед его мысленным взором проходили воспоминания детства, юности, первых дней на земле Нового Света.
Он родился в пидемонтской деревушке Виллафаллетто на берегу реки Магра. Тучные, заботливо ухоженные натруженными крестьянскими руками поля щедро вскармливали рожь, пшеницу, свеклу, шелковицу. Здесь трижды в год косили сено, а в окрестных холмах альпийских предгорий в изобилии собирали груши, яблоки, фиги, сливы и виноград. Первые детские воспоминания Ванцетти всегда были связаны с образом его отца, сажающего грушевое деревце, с голубыми цветами в саду перед домом в Виллафаллетто, и с матерью, кормившей его по утрам свежим медом.
Он был одним из лучших учеников в школе; но когда однажды его отец прочитал в газете заметку о том, что в Турине сорок два юриста предложили свои услуги на место с жалованьем в тридцать пять лир в месяц, с планами дальнейшего образования Бартоломео было покончено. Его определили на обучение к кондитеру Конино «и оставили впервые почувствовать вкус тяжелого, безжалостного труда. Там я работал около двадцати месяцев — каждое утро с семи и до десяти вечера, каждый день, за исключением трехчасового перерыва дважды в месяц». Потом Ванцетти три года проработал в пекарне, что было не слаще. В Турине, позже, он делал карамель, пристрастился к чтению. Читал все, что попадалось под руку.
Потом у него начался плеврит, и отец приехал в Турин, чтобы увезти сына домой. В Виллафаллетто он похоронил свою мать, умершую у него на руках от рака. Именно после ее смерти появилось у него впервые желание уехать в Новый Свет. 8 июня 1908 года Ванцетти покинул родину и вскоре оказался в Гавре, на борту переполненного эмигрантами лайнера, взявшего курс на Нью-Йорк. Вспоминая свое прибытие в Америку, Ванцетти писал: «В то утро я словно проснулся в стране, где язык мой был чужд местным жителям, подобно жалкому мычанию животного. Куда идти? Что делать? Передо мной лежала заповедная земля. Пронесся поезд надземки и не дал ответа. Мимо проносились автомобили и троллейбусы, которым я был не нужен».
Он мыл посуду в модном ресторане, ночуя в кишевшей клопами мансарде. «Испарения от кипящей воды, в которой отмывались тарелки, сковороды и столовое серебро, образовывали гигантские капли на потолке, собирали с него всю пыль и копоть и медленно падали одна за другой мне на голову во время работы… Вода текла по полу — каждую ночь засорялась труба стока, и уровень грязной воды повышался, и мы с трудом передвигались в ней… Пять или шесть долларов в неделю нам платили».
Потом он бродил по Нью-Йорку в поисках работы. Он увидел как бы два мира: один для тех, кто сидел в шикарном ресторане за столиком, а другой для таких, как он сам, — тех, кому оставался путь в смрад и грязь ресторанной посудомойки. Ванцетти уехал из Нью-Йорка. В большом городе для него не нашлось места. Он устроился на небольшой кирпичный завод в Массачусетсе, потом попал на каменный карьер в Коннектикуте. Через два года друзья нашли ему место в кондитерской одного из ресторанов Нью-Йорка, но через два месяца Ванцетти уволили и взяли на его место американца. В 1914 году Ванцетти попал грузчиком на фабрику «Кордэдж» в Плимут. Все эти годы скитаний, когда выдавался свободный час и под руки попадалась книга, Ванцетти читал, читал все без разбора. В Плимуте он сблизился с семьей Брини и жил вместе с ними в покосившемся деревянном домике на одной из бесчисленных немощеных улиц плимутской окраины. Эти улицы змеились вокруг фабрики «Кордэдж», давая убогий приют многочисленным иностранным рабочим и их семьям, составлявшим большинство наемного персонала фабрики. Ванцетти любил семью Брини, она стала его второй семьей, и он часто ходил гулять с маленьким Бельтрандо, показывая ему днем цветы, а по вечерам — созвездия на небе.
После участия в забастовке на фабрике «Кордэдж», оказавшись в черном списке, Ванцетти продолжал жить у Брини, перебиваясь случайным заработком. А потом наступил 1917 год. США вступили в первую мировую войну. Президент Вильсон подписал закон о выборочном призыве в американскую армию.
К 5 июня все американские граждане и иностранцы, проживающие в стране, в возрасте от двадцати одного до тридцати одного года должны были зарегистрироваться. Ванцетти не подлежал призыву, так как еще не подал документы на вступление в американское гражданство. Но, плохо знакомый с американскими порядками, он об этом и не подозревал. Он не хотел воевать, не хотел воевать за посетителей дорогих ресторанов, за спокойствие владельцев фабрики «Кордэдж», за их право на унижение и эксплуатацию таких же, как и он сам. За две недели до срока он познакомился со своим земляком Никола Сакко, и они вместе решили уехать. 30 апреля 1917 года они отправились в Мексику.
Никола Сакко вырос в деревушке Торремаджиоре на берегу Адриатики. Он был третьим из семнадцати детей в семье. Его отец, несмотря на основательное богатство, состоял членом местного республиканского клуба. Старший брат Никола — Сабино был социалистом. С четырнадцати лет Сакко работал в поле. Помогал отцу в делах. Под влиянием старшего брата, мечтавшего уехать в Америку, Никола тоже стал подумывать о том, чтобы перебраться за океан. В апреле 1908 года вместе с отслужившим в армии братом Никола отправился в Америку. Столкнувшись с тяготами эмигрантской жизни в США, Сабино через год вернулся в Италию. Никола остался.
Он быстро понял, что необходимо получить профессию. В это время в Милфорде работала школа, в которой эмигрант мог получить профессию обувщика. И Сакко поступил в эту школу. Три месяца обучения обошлись ему в пятьдесят долларов. Но все это окупилось: став умелым обувщиком, Никола Сакко поступил в Милфордскую обувную компанию и зарабатывал на ее заводе до пятидесяти долларов в неделю. Для эмигранта-рабочего это было большим достижением. Он учил английский язык, живо интересовался жизнью своих земляков. Среди знакомых пользовался хорошей репутацией, хотя многие знали о его радикальном образе мыслей и даже называли «вольнодумцем». Он женился на своей соотечественнице, Розине Замбелли. Зажили они счастливо, но главной их мечтой было возвращение в Италию, на родину. Сакко никогда не считал себя американцем. Резкий контраст между богатством и нищетой, особенно проявившейся в предвоенной Америке, наполнял его горечью. Он все чаще вспоминал солнечную Адриатику, веселые холмы Апеннин, и его тянуло домой. В тринадцатом году он стал членом рабочего кружка, помогал организовывать митинги в соседних городах, распространял радикальную литературу, организовывал сбор средств для нуждающихся рабочих и забастовщиков.
