Валерий Поволяев - Свободная охота (сборник)
– Сам знаю, что молодец…
Князев второй очередью подстраховал молчаливого жилистого москвича Семенцова, перебежавшего к ним, вывернулся круто, соображая, как же двигаться дальше. Место уж больно голое, ровное, как стол, – спрятаться негде. Над головой пробухтела пуля, следом за нею принёсся гулкий звук хлопка – стреляли из бура. Князев притиснулся к твердой нагретой земле, снова ощутил холод. На сей раз на лопатках, в выемке между ними. Попадёшь один раз под такую дурищу – и всё, заказывай оркестр для торжественных похорон. Даже если и убит не будешь, а только ранен – всё равно не жилец на этом свете. Посмотрел, откуда же бьёт бур. Вроде бы, не из-за дувала. Может быть, с плоской, укатанной крыши дома?
– Откуда же он бьет, с-собака? – спросил он вслух, выплюнул что-то клейкое, тягучее, собравшееся во рту. Плевок был тёмным. Выходит, пока он карабкался, пока стрелял – и сам не заметил, как полным ртом хватил красной пыли. – Откуда?
– Я тоже пытаюсь понять, – глухо проговорил Тюленев.
– На крышах не видно.
– За дувалами тоже нет.
Бур не замедлил ещё раз подать голос, звук был отчётливым, близким, целил стрелок на сей раз в горловину улочки, где лежал Негматов с ребятами, и, видать, попал – оттуда донёсся стиснутый, зажатый зубами стон, и Князев, и Тюленев почувствовали одновременно, что в них от этого стона что-то спеклось, ссохлось внутри, кровь ударила в голову, перед глазами сделалось красно, будто на землю кинули цветное рядно.
– Сволочь… – Князеву почудилось, что на одной из крыш шевельнулось что-то светлое, малоприметное, словно бы это было движение воздуха в воздухе, послал туда короткую очередь, но нет – это ему только почудилось, никого на крыше не было. – Своло-та-а-а! – выругался он вторично.
С верхотуры вновь свалился тёплый секущий ветер, прошёлся по людям, замусоривая глаза, и Князев неожиданно ощутил себя виноватым – что же это он бросил в горловине улочки смятый оранжевый огонёк, цветок гульруси, живое, можно сказать, существо, на которое дышать надо, лелеять, как всякий цветок, а он его в грязи оставил, под каблуками, а? Эх, Князев, Князев! Надо бы взять, надо бы, да постеснялся Князев, хотя никто не заметил цветка, все были заняты предстоящим боем.
– Всё, ребята, передых окончен. – Князев пружинисто взметнулся над землёй и, предупредив Негматова криком «Лейтенант!», чтобы тот прикрыл огнём, понёсся вперёд.
Услышал, как где-то далеко, разрывая непрочную плоть мутного, беспокойного дня, затрещал автомат – скорее всего Негматовский «калашников»; на звук этого автомата отозвался ещё один, только уже не наш, не родного производства – заморский, хоть и тютелька в тютельку, вроде бы, слямзен, внешне он выглядит так же, как и наш, а всё-таки не тот коленкор – где-то сталь недокалена, где-то ствол малость не так обработан, где-то деревяшка не той породы поставлена, и когда этих «где-то» да «не так» набирается пригоршня, сразу чувствуешь, с чьим оружием имеешь дело – своего производства или чужого.
Прямо перед ним вдруг всколыхнулась, пыхнула султаном земля, вывернулась наизнанку, будто из глуби её вырвался наружу, стряхивая с себя грязь, сохлые комки, гигантский червяк, пыль чуть ли не до глаз достала, но всё-таки не достала и с тихим скрипом осела. Стреляли по нему, Князеву, но стрелявший поспешил – хотел взять сержанта влёт, как утку, и слишком рано нажал на спусковую собачку. Протяни он ещё чуть – и попал бы; факт, что душман промазал, принёс Князеву удовлетворение, в нём даже возникло что-то радостное, слепяще-яркое – не его, выходит, пуля была! В воздух, в никуда убежала.
Посмотрел: как там Наджмсама, как там наши ребята? Наджмсама была молодцом, действовала правильно – скомандовала своим подопечным, чтобы те отползли за дувал – перестрелка явно затягивалась, душманов много, выкуривать их будет трудно, патроны надо было беречь, но патроны – это дело десятое, главное – сберечь собственные головы.
Ткнувшись в мелкую длинную выбоину, Князев пополз по ней к Наджмсаме – выбоина хоть и малая, воробей в ней не скроется, а всё тело защищает, всё надежнее себя чувствуешь. «Откуда же бьет этот зараза бур? С крыш, что ли? Или где-нибудь в стороне пристроился и под общую шумиху пытается открыть снайперский счёт? Как же его нащупать, как? Вот задача-то…
Почувствовал, как промокла и сделалась жаркой спина; пока он полз, драя пряжку собственного ремня, у него оторвалась пуговица и, жестяно пощёлкивая, откатилась в сторону. Потянуться бы за ней, да не дотянешься – снова громыхнет бур, накроет.
Выбоина кончилась, дальше шла ровная, хорошо утоптанная площадка – рыночные торговцы и покупатели постарались, притоптанная земля стала твёрдой, деревянной, её, наверное, даже пуля не пробивает, отскакивает, уходит в сторону. Князев, не мешкая, выметнулся из выбоины, стремительно понёсся вперед, пробежал метров двенадцать, упал в очередную выбоину, перекатился на бок и в ту же секунду ударил из автомата по душманскому дувалу – надо было прикрыть ребят, которые сейчас должны побежать по утрамбованной базарной площадке следом за ним.
И афганские товарищи, и наша охрана, хоть и оттягивалась за дувал, поддержали Князева – одного его автомата мало было бы. Негматов со своими ребятами в этот момент уходил по ту сторону базарной площади – к душманам надо было подбираться с двух сторон, кольцом.
В это время перед Наджмсамой хлопнула пуля, забила ей глаза твёрдой земляной крошкой, она выкрикнула что-то неразборчиво, притиснула руку к глазам, и в тот же миг её ударила вторая пуля. Удар был тяжёлым, Наджмсама дёрнулась, голова её обессиленно запрокинулась назад, тело, поймав свинец, согнулось – Наджмсама проволоклась по земле метра три.
Князев оттолкнулся правой ногой от чего-то твёрдого, устойчивого – похоже, камень попался, – кинулся на подмогу Наджмсаме. Он готов был сейчас сделать что угодно, отдать жизнь свою, всё, что он имеет, лишь бы с Наджмоамой всё обошлось. Рана казалась неопасной. Хотя то, что он видел, не оставляло надежд – стрелок из бура сделал свое чёрное дело.
– С-сволочь! – стиснул зубы Князев, засипел сдавленно. В следующий миг он очутился около Наджмсамы, пробормотал тихо: – Как же так получилось, а, Наджмсама? Почему ты не береглась, а?
Она поймала своими глазами его глаза, улыбнулась через силу, попробовала дотянуться рукой до лица, чтобы стереть кровь, но бесполезно – рука уже не подчинялась Наджмсаме. Он пытался перевязать Наджмсаму, но у него будто руки отшибло: пальцы не слушались, дрожали, были чужими, перед глазами всё прыгало, колыхалось, дрожало студенисто, земля ерзала из стороны в сторону, как пьяная.
