Майкл Муркок - Финальная программа

— И вот я здесь, — он окинул взглядом комнату. — И кто же я теперь? Сосунок, слабак, козел отпущения…

— Вы недооцениваете себя, мистер Корнелиус, — она прошла к постели и потянула за бечевку.

Занавески раздвинулись, и там, расправленное на стеганом пуховом одеяле, лежало прекраснейшее свадебное платье, какое он когда-либо видел.

— И кому же оно? Вам или мне?

— Здесь, мистер Корнелиус, выбор полностью за вами.

Он пожал плечами и снял свой жакет, в то время как она расстегнула юбку и шагнула из нее.

— Метнем жребий, мисс Бруннер.

— Меня устраивает, мистер Корнелиус.

Он отыскал в кармане монету, щелчком подбросил ее в воздух.

— Демон! — выкрикнула она.

— Дьяволица! — отозвался он. — На удачу!

Пару недель спустя рука об руку они бродили среди серебристых березок под теплым синим небом с раскрасневшимся солнцем. Сияющее озеро раскинуло свои воды за пределы видимости, земля была зеленых и коричневых тонов, совсем мирная. Единственным признаком жизни, кроме них самих да москитов, была большая куропатка, выписывавшая высоко в небе круги, охраняя свое гнездо.

Мисс Бруннер взмахнула рукой назад, указывая на древние горы, которые закрывали собой ее мощные проекты. Горы, исполосованные ледниками, покрытые снегами, изношенные и закопченные временем.

— У нас были неприятности во вспомогательных контурах секции номер четырнадцать. Это секция профессора Хиры. Мне пришлось кое-что быстро просчитать — мониторы корреляции начали терять управление. Я думаю, слишком велик потенциал обратной связи.

— Нет, малыш. Ты ожидал некоторых неудач, — я имею в виду, это ведь большой проект, ДУЭЛЬ…

— Самый большой, мистер Корнелиус, — она сжала его руку. — Вся, — она вздохнула, — вся сумма, квинтэссенция всего человеческого знания, окончательные данные. Хм, Хм. И это будет лишь начало.

Они прогуливались — этот пастух и его девочка (хотя никто из них не был полностью уверен в том, кто же из них кто) — вдоль озера. Играла рыба, их окружали высоко выросшие кусты. Согретый мир был полон отдохновения и бесконечности гор, лесов, озер, где ночь не могла опуститься, и вся время был день, туманный и ленивый.

Москиты тоже наслаждались, усаживаясь на руки и лица своих жертв, вонзая хоботки в кожу, и вены, досыта напитываясь тягучей, богатой кровью и воздвигая маленькие твердые бугорки на плоти, как монументы в память о своем визите. Жить было приятно, и плоть горячо работала на кости, вены и артерии функционировали ровно, нервы и сухожилия исправно делали свое дело, органы выполняли надлежащую им службу, и никто бы не подумал, а уж тем более — москиты, что под покровом плоти затаился обыкновенный скелет.

— А все же: начало чего?

— Ты все еще не со мной?

— О, да, с тобой.

— Самое странное, — произнесла она. — Подумай вот о чем. Подумай: что там, за этим приятным зеленым миром, этими нетронутыми пастбищами. Мир дробится в песок, холодный песок! А шестидесятиминутный час — давно уже дело прошлого, двадцатичетырехчасовые сутки потеряли свое значение. Должен существовать мостик, мистер Корнелиус, между нынешним моментом и вчерашним. Его-то я и собираюсь построить: мостик.

— Добивай меня; я опять спрашиваю: а что же — мне?

— Я не договорила. Не беспокойтесь, мистер Корнелиус, вы обеспечены назначением. А пока — дрейф, дрейф.

— А если я не соглашусь?

Она повернулась и глянула ему прямо в лицо:

— Ты сделаешь кое-что — одолжение?

— Движение продолжается. Что?

— Мой сын мечтает о победе. У него только небольшая часть моих ресурсов информации, да и та — маленькая часть, Бог свидетель — нужна мне. Он же отказывается отдать ее — последний кусочек в загадке-мозаике. Ты мог бы поехать в Англию, в Исследовательский институт Вэймринга, и добыть мне этот кусочек?

— Путь не ближний. А почему он отдаст это мне?

— О, он не отдаст. И чтобы завладеть им, тебе, возможно, в конечном счете придется убить его.

— Убить его?

— Да.

— Я бы не против убить его.

— Нет.

— Ох-хо, мисс Бруннер.

— Не грозите мне пальцем, мистер Корнелиус!

— Ну, что ж, тогда я убью его. Что тебе там нужно?

— Немного — ничего тяжелого. Несколько заметок. Он публиковался в чудовищных размерах, но именно эти заметки удержал при себе. И это они — та самая недостающая часть данных, которая мне нужна.

— Я слишком устал, чтобы ехать в одиночку. Мне нужен шофер на всю дорогу. Мне придется сохранять силы.

— Ты становишься ленивым.

— Утомленным, утомленным! Утомленным… И мне здесь нравится, — он вытянулся и направил взгляд куда-то за сверкающее озеро.

— Я приготовила тебе хорошее маленькое оружие, — подольстилась она. — «Магнум мэнстоппер» сорок первого калибра от «Смит-и-Вессона».

— Слушай, это ты коллекционируешь каталоги; что это еще за черт?

— Ну, вот, испортил настроение. Это удобное оружие — не слишком тяжелое, не очень легкое. То, что надо.

— Шумный?

— Не очень.

— Отдача сильная?

— Небольшая.

— Ладно, беру. Только я боюсь порохового оружия.

— Но другое ты потерял.

— Да, знаю.

— Пойдем обратно. Я покажу его тебе, и ты сможешь попробовать его: бах-бах!

— О, Боже! Эти пылающие глаза!

— Хоп! Хоп! — она побежала к горам.

Задержавшись лишь на мгновение, он ринулся за ней.

Москиты разочарованно смотрели, как пара исчезала в пещерах.

14[24]

Джерри съежился в своем пальто, сидя в самолете, выруливавшем на небольшую частную взлетно-посадочную полосу в паре миль от Кируны. Железная Гора — источник благосостояния Кируны, а на самом деле основа самой Кируны — вскоре, когда они взяли курс на юг, оказалась под ними.

Приземлились они в Кенте, где их ждал «додж-дарт» с шофером. Водитель, такой же молчаливый, как и пилот, повез Джерри местностью, состоявшей из бродяг, дыма, разорения, изломанного ландшафта, на который он, ссутулившись на сиденье, лишь мельком взглянул и приказал везти себя к Исследовательскому институту Вэймринга, который располагался на южном берегу, сразу за утихшим приморским курортом. У Джерри были свои собственные воспоминания об этом месте — покрашенное побелкой Регентство и сладковатый запах томленого сахара и замороженного крема, прогулки на свежем воздухе и живые изгороди, бледный свет ночи и силуэты пирса, изящная музыка, голубые кафе и автобусы с открытым вторым этажом. Еще ребенком он невзлюбил все это и уехал в глубь острова, как только оказался предоставлен сам себе.