Дженни Вингфилд - Возвращение Сэмюэля Лейка
– Матери там не было, – возразил Той.
– А вы были? – спросил один из помощников шерифа. Этот полицейский, Бобби Спайке, был в здешних краях новичок (и десятка лет не прожил в округе). Вдобавок из тех немногих полицейских, кто за всю жизнь ни разу не пропустил стаканчик в «Открыт Всегда».
– Дети мои сказали, ее там не было, – ответил Той, – значит, не было.
– Ваши дети? – изумился Спайке.
Второй полицейский, Датч Холленсуорт, знал Тоя Мозеса с начала мира, и ему было не по душе, как Спайке разговаривает с человеком, которого сам он глубоко уважает и который его не раз угощал.
– Они тоже из Мозесов, – объяснил Датч напарнику. – Мозесы до мозга костей.
– Верно, – сухо отозвался Спайке. – А Мозесы не врут.
Что ж, хотя бы он знает все здешние поговорки, пусть не особо им верит.
– Так или иначе, – продолжал Спайке, – сынишка Белинджера молчит как рыба. Но отец с матерью, как всякие заботливые родители, вызвали врачей, а врачи записали: несчастный случай. Значит, закон тут бессилен.
– Закон округа Колумбия бессилен? – переспросил Той Мозес. Он не собирался никого обижать, но Спайке его допек.
Помощник шерифа хитро взглянул на Тоя:
– Иногда преступник остается безнаказанным.
В первый раз Тою почти в открытую намекнули на убийство, за которое он избежал расплаты. Но не об этом думал Той, когда ушли полицейские. Еще несколько дней он ломал голову, пытаясь понять, что же заставило его сказать «мои дети».
Прошло две недели.
Детей все еще мучили кошмары. Однажды Нобл проснулся среди ночи оттого, что к нему в кровать забрался дрожащий Бэнвилл.
– И ты? – спросил Нобл.
– То есть не я один?
– Еще бы, – вздохнул Нобл.
Что до Сван, у нее вошло в привычку спать в кресле. Если она вскакивала среди ночи, увидев во сне лицо Раса Белинджера, то хотя бы не запутывалась в одеяле, не чувствовала себя как в ловушке.
Мальчики днем не отходили далеко от дома. Сван держалась в стороне от всех. Уиллади, чтобы разогнать их тоску, предлагала помочь печь пирожные к чаю, а Калла преподнесла свой самый драгоценный дар – доверила ухаживать за цветами. Сэмюэль звал их в город поесть мороженого. Калла держала мороженое в лавке, но мороженое тем вкуснее, считал Сэмюэль, чем дальше за ним едешь.
Ничего не помогало. Дети не знали, что стало с их другом, теперь с ним связывала лишь боль. Им казалось, что приглушить эту боль, хотя бы чуть-чуть, значило бы отказаться от Блэйда. Навсегда.
– Так нельзя, – сказала однажды Уиллади дочери, когда та грустила у себя в комнате.
Сван, которая при слове «нельзя» принималась спорить до хрипоты, на этот раз промолчала.
– Знаю, тебе неспокойно за Блэйда, – продолжала Уиллади. – Нам всем неспокойно. Но это не повод уйти в себя, отгородиться от мира. Так нельзя.
Сван отвернулась.
Уиллади подошла к ней. Она не пыталась обнять дочь, привлечь к себе. В эти дни Сван отталкивала всякую протянутую руку, и ее можно понять. Иногда чувство утраты так сильно, что любое утешение кажется оскорблением.
– Вот список дел. – Уиллади положила на подоконник листок. (В кармане передника у нее было еще два, для мальчиков.) – Как управишься, возвращайся сюда и грусти до ужина, если хочешь.
Детям не поручали никакой работы по дому с того дня, как появился Снеговик, и Уиллади решилась на крайнее средство – снова загрузить их делами. Правду сказать, она мечтала, чтобы их детство было как бесконечное лето, полное сказок, игр и чудес. Нынешнее лето тоже выходило бесконечным, но совсем по-иному. Бесконечным потому, что дети вновь и вновь прокручивали в головах одну и ту же страшную сцену. Может, если у них появятся обязанности, будет повод думать о чем-то еще?
И дети помогали по хозяйству, не переставая думать о Блэйде Белинджере.
Однажды вечером Сэмюэль застал Сван одну в кресле-качалке Каллы и попросил прощения за то, что невнимательно слушал, когда она завела речь о колокольчиках. Если бы он принял ее слова всерьез, то помог бы лучше во всем разобраться и она не стала бы свидетельницей кошмара.
– Все равно бы это случилось – хоть при мне, хоть без меня, – возразила Сван. – Мы ждали чуда, но так и не дождались.
Сэмюэль понял, к чему она клонит, и спросил, не винит ли она Бога в том, что случилось с Блэйдом.
Сван заколебалась. Видно, эта мысль давно ее мучила.
– Нет, – сказала она наконец. – Все из-за меня. Это я сократила пост, чтобы нам не пропустить банановый пудинг.
В пятницу утром во дворе снова появилась лошадь – привез ее в фургоне Оделл Притчетт, а Той Мозес заплатил. Оделл позвонил Тою, спросил, как отблагодарить его за заботу о Снеговике, а Той ответил: не стоит благодарности, но он будет рад, если Оделл подскажет, где подыскать для детей подходящую лошадку. Без дурных привычек, да поспокойнее.
– Есть у меня лошадка, для вас самое то, – ответил Оделл. – Зовут ее Леди.
Они заспорили было о цене (Оделл хотел отдать лошадь даром, а Той не желал и слышать), но в конце концов поладили. Лишь они вдвоем знали условия. Точнее, лишь им было известно о существовании сделки.
В разгар утра дети, покончив с работой по дому, занимались обычными делами, то есть пустяками. Нобл и Бэнвилл растянулись на пятачке голой земли перед домом и выманивали из норок муравьиных львов. Делалось это так: берешь травинку, засовываешь в норку и поворачиваешь. И приговариваешь:
Лев муравьиный, скорей выходи,
В доме пожар, твои детки одни.
Выманить муравьиного льва не удавалось (впрочем, как всегда), но надо же хоть как-то скоротать время.
Сван забралась на крышу курятника, откуда легче всего залезть на шелковицу, росшую рядом. Она вскарабкалась с крыши на толстый сук, оседлала его, прислонилась спиной к стволу. За густой листвой не видно, что творится вокруг, – ну и пусть, зато листва и ее скрывает от посторонних глаз.
Сван услышала грохот грузовика, но даже ухом не повела. Машины тарахтели возле дома весь день и большую часть ночи. Но когда братья заулюлюкали, словно индейцы на охоте за скальпами, Сван встрепенулась.
– Лошадь? – вопил Нобл. – Лошадь для нас?
А Бэнвилл вторил:
– У нас теперь есть лошадь и ее не придется отдавать назад?
К такой новости нельзя отнестись равнодушно, тем более когда тебе одиннадцать. Лошадь не вылечит разбитое сердце, не избавит от печали по Блэйду. Но все-таки Сван заинтересовалась.
И слезла с дерева.
Лошади, как известно, выходят из фургонов задом, и первое, что увидели Сван с братьями, был круп Леди. Лучшего начала и не пожелаешь.
– Ох, какая красивая! – прошептал Нобл.
– Дааа… – благоговейно выдохнул Бэнвилл.
– Что красивое? Задница? – осведомилась Сван, вряд ли ее сделает счастливой один-единственный взгляд на конский круп.
