Том Шарп - Наследие Уилта
— При мне малец подстрелил оленя, — рассказывал сельчанин, — и я не удивлюсь, если еще кого-нибудь угробил. Поначалу-то он швырялся камнями, но, видать, вошел во вкус и на этом не остановился.
Покачивая головой, сержант записал его показания. О шалостях юнца он знал не понаслышке, но сейчас дело приняло слишком серьезный оборот, чтобы в угоду судье спустить его на тормозах.
— Полагаю, вам желательно взглянуть на так называемого покойника, — сказал викарий. — Кстати, я подтверждаю, что в имении часто стреляют. С месяц назад я проходил мимо усадьбы, так над головой моей вжикнула пуля. Но давайте посмотрим, что лежит в гробу.
Служителей закона, не подозревавших, какой сюрприз их ожидает, препроводили во двор.
— Извольте поднять крышку, — предложил священник.
— Мать честная! — ахнул сержант. — За каким чертом сюда притащили корягу?
— Носильщики исполнили приказ, не ведая, что внутри, — сказал викарий.
— Их сопровождала женщина из Ипфорда, но это бог знает какая даль, — влез механик.
— Якобы из Ипфорда, — поправил священник. — По ее словам, она собиралась провести лето в имении и оттого сопровождала предполагаемого покойника мистера Имярек. Гэдсли просил ее организовать похороны.
— Где она?
— Смылась, едва увидала корягу, — доложил механик. — Если б знал, что начнется такая петрушка, я бы тоже свалил.
Викарий одарил его осуждающим взглядом:
— Скорее всего, она вернулась в имение. Пожалуй, надо проверить. Мой телефон к вашим услугам, сержант.
— А как ее зовут? — спросил полицейский. — Не могу же я наводить справки о даме, которая намеревалась погостить в имении и сопровождала гроб с корягой вместо покойника?
— Почему нет? Вам обязаны сообщить ее имя и адрес, даже если она уехала в Ипфорд.
Викарию не терпелось организовать скандал, и констебль его поддержал: похоже, в коряге виднелся след от пули.
— Вроде бы действительно, — согласился сержант, чем весьма обрадовал священника. — Однако дождемся результатов вскры… э-э… экспертизы.
Оговорка привела викария в неописуемый восторг, память о котором он сохранил на всю жизнь. «Пожалуй, самое время подключить к расследованию высших полицейских чинов, — подумал священник, — и тогда имя судьи, появившееся на первых полосах всех бульварных изданий, вызовет подлинный скандал. Идеально, чтобы прозорливый сыщик отыскал жертву страшного убийства, но это уж несбыточная мечта».
Сержант охотно внял деликатному совету привлечь к делу начальство. Коряга в дорогом гробу напрочь сбила его с толку. Жена викария предложила полицейским чаю или кофе. Поблагодарив, сержант отказался. Он бы выпил чего-нибудь покрепче, но компания явно была неподходящая. Воспользовавшись любезностью викария, он позвонил суперинтенданту, поначалу решившему, что подчиненный спятил или валяет дурака, но скорее всего пьян или страдает извращенными галлюцинациями.
— Никто в здравом уме не потребует, чтобы почтенный пастор отпевал корягу в дорогущем гробу! — рыкнул начальник.
— Но кто-то нашелся. Кроме того, в дереве имеется дырка, похожая на пулевую рану.
— Рана? Что вы мне голову морочите! Разве что этот саженец…
— Отнюдь не саженец. Здоровенный сук, который, думается, спилили, окультуривая дерево.
— Окультуривая? Что, заключение специалиста? Вы полицейский или садовник, черт возьми?
К великой досаде викария, через полчаса перед его домом остановились две приметные патрульные машины с полицейскими в штатском, что гарантировало массу поселковых слухов. Утешало одно: суперинтендант больше не сомневался в рассудке сержанта, здравость коего подтверждала коряга в пикапе. Викарий поведал, как буквально в прошлую среду в него чуть-чуть не попал юнец, баловавшийся с ружьем.
— Легкомысленно пренебрегая общественной безопасностью, судья поощряет забавы пасынка с огнестрельным оружием. Мальчишка же либо чрезвычайно скверный стрелок, либо намеренно целит выше. Думаю, все это продиктовано неуемным стремлением к нерушимости границ родовых владений. Весьма характерно для Гэдсли. Но рано или поздно погибнет случайный прохожий, попомните мое слово.
— Какого возраста парень?
— Точно не скажу, но не старше семнадцати. А то и моложе, — сгустил краски викарий.
— Кажется, мы говорим о подростке, уже имевшем проблемы с законом. Но теперь он взялся за крупнокалиберное ружье, о чем свидетельствует глубина входного отверстия, — глубокомысленно промолвил суперинтендант.
— Никаких сомнений. Но чтоб это доказать, необходим сравнительный анализ ствола и пули, что займет определенное время, — сказал сержант. — Надеюсь, парень не успеет натворить новых бед.
— Что сложного-то? — удивился викарий. — Извлеките пулю и поезжайте в имение. У меня есть превосходная электропила, набор стамесок — запросто достанем.
— Нет, — покачал головой суперинтендант, — нельзя трогать улику.
— Тогда как, скажите на милость, вы сопоставите пулю с ружьем?
— Тише, сэр, тише! Одних только показаний о стрельбе наобум уже хватит, чтоб пригвоздить ваших дружков.
— Они мне не дружки! — возмущенно подскочил викарий.
— Да это просто к слову! Однако я полагал, что ваша братия со всеми дружна, ибо ей предписано возлюбить ближнего.
— Конечно, но до определенной степени, — разозлился викарий. — Знаете, начальник, судья запрещает похороны на своем частном кладбище.
— Он там кого-нибудь хоронил вообще? — заинтересовался суперинтендант.
— Насколько я знаю, нет. Но вот что получается: он подсунул этот гроб с корягой, чтобы выставить меня дураком и тем самым отмстить за мое письмо о недопустимости частных кладбищ, опубликованное в местной газете.
Сержант и суперинтендант переглянулись.
— Так в этом все дело, сэр?
— О нет! После статьи сэр Джордж прервал наши отношения, но стал распускать обо мне грязные слухи…
— Отчего не подали в суд? Первое, что напрашивалось.
— Потому что большинство жителей его недолюбливают и слухам мало кто поверил. Я же не хотел, чтобы газеты мусолили подлый навет.
— Какого рода навет? Возможно, мы сумеем прищучить сэра Джорджа.
— Ничего нового — дескать, я извращенец, интересуюсь мальчиками.
— А вы интересуетесь?
— Как вы смеете! Разумеется, нет! Спросите жену, если не верите! Терпеть не могу мальчиков вообще, ни больших, ни маленьких! Сорванцы и шалопаи!
Суперинтендант хотел вновь напомнить о всеобъемлющей христианской любви, но раздумал и после короткой паузы возвестил:
