Тайна имперской короны - Максимова Надежда Семеновна
– Мне кажется, – сообщил я, начиная официальную встречу, – что информация о сокровищах просочилась к третьим лицам. Парнишка, который пытался выхватить вашу сумочку, не похож на обычного барсеточника. Слишком уж у него мощный мотоцикл и слишком дорогая экипировка. С нашей стороны утечки быть не могло. А вот с вашей… Вы случайно не ходите по гостинице с плакатом: «Ищем сокровища. Имеем карту с указанием места клада»?
– Я не имеем карту, – обиженно ответила американка.
– Да? А что такого ценного было в сумочке, – не дал ей сбиться с курса дядя Миша, – что спровоцировало попытку нападения? Неужто только кредитки?
Гэйл Оак прокашлялась и после небольшой паузы доверительно сообщила:
– Мой прадедушка был необычный человек.
– Неужели?
– Царь очень доверять ему. Но сокровища был очень важный. И царь хотел контролировать, где будет клад.
– Как же он мог это контролировать, оставаясь в охваченном революцией городе, да еще и находясь под арестом?
– Царь и дедушка заранее договорились, где будет прятать. Поэтому была сделана система подсказок. Каждая предыдущая указывать на следующую. И каждая есть загадка, которую нужно разгадать.
– А сколько всего загадок?
– Я не знать.
– Ну, а первая подсказка? Где она?
Тут американка снова взяла паузу.
– Мы ждем, – вежливо напомнил я.
– Э-э, видите ли, – неохотно продолжила журналистка, – как я уже говорить, дедушка был необычный человек. Он любил черкать карандаш на любой документ. Мог рисовать рожица на договор, мог писать разный слова.
– Дальше, дальше…
Гэйл Оак оценивающе взглянула на нас, как бы решая, стоит ли доверять посторонним важную информацию, потом покопалась в сумочке и выложила на стол некий документ, запаянный в пластик.
– Это есть оригинал завещания дедушка. И вот тут, – американка постучала по бумаженции длинным накладным ногтем, – карандашный каракули. На ксерокопии он не виден. Но я думать сейчас, что это важно.
Мы соединили головы над документом и увидели, что да, действительно, имеются какие-то бледно-различимые каракули, складывающиеся в нечто, если не ошибаюсь, немецки-связное:
Der weiß Saal
Die Zauberflöte
– Ты какой язык учил в школе? – шепотом поинтересовался Ваня Зайкин.
– Английский.
– А я французский.
Старший прапорщик потянул бумаженцию к себе и, прищурясь, с режущим ухо рязанским акцентом прочел первую строчку:
– Дэр вайс зал.
– И что это значит?
– Вайс – это белый, – блеснул я эрудицией.
– О, – обрадовался Ваня. – Белый зал. А дальше что?
– Die Zauberflöte – это немецкое название оперы Вольфганг Моцарт «Волшебная флейта», – снисходительно пояснила американка.
– Ага. То есть «Белый зал», «Волшебная флейта», так?
– Ну да.
– И что это может означать?
– Это я и хотеть знать, – заявила звезда американской журналистики и высокомерно откинулась на спинку кафешного кресла.
Глава 4. Тайна Белого зала
К тому моменту, когда сестрица Елена закончила составление композиций из пирожных, встреча с американской стороной перевалила через экватор.
Мы все тихо злились на лос-анжелесскую наследницу, придержавшую важную информацию и заставившую нас целый вечер читать про тушканчиков. Но дипломатический этикет никто не отменял, так что вслух претензий никто не высказывал.
– Попробуем рассуждать логически, – сказал я, надеясь, что кого-нибудь из моих сослуживцев озарит идея. – Что означает совокупность таких понятий, как «Белый зал» и опера Моцарта?
– Консерваторию, – предположил Ваня Зайкин. – В смысле, помещение, где можно слушать «Волшебную флейту».
– Ага. А так же это может быть филармония или любой из питерских театров, где могли ставить оперу.
– Не любой, а только тот, который посещала царская семья. Ведь царь же хотел контролировать…
– Это должно быть что-то многозальное, – внезапно вклинилась в разговор Елена. Она любовалась своими кремовыми цветочками и жалела приступать к их поеданию.
– Поясни.
– Если зал один, – невозмутимо ответила школьница, – нет смысла придумывать ему название. Можно просто сказать: петербургский зал, например, филармонии. А вот если залов в здании несколько, необходимо уточнять какой он: белый, большой, колонный, георгиевский или… ну, какие там залы бывают?
– Интересная мысль.
– Белый зал есть в Эрмитаже, – порадовал Ваня, разглядывая экран своего ноутбука. Ваня у нас не случайно носит прозвище «Киборг». Всякий раз, когда его оставляют на месте дольше пяти минут, он успевает развернуть орг. технику и подключиться к Интернету.
– А в Эрмитаже могли ставить «Волшебную флейту»?
– Наверное. Но могу сообщить, что в Белом зале Зимнего дворца, который теперь именуют Эрмитажем, находится так называемый «Механический оркестр Иоганна Георга Штрассера».
Механический оркестр в Эрмитаже
– Ну-ка, ну-ка…
Мы все потянулись, чтобы заглянуть ноутбуковский экран, который Ваня щедро развернул к народу.
В вордовском файле, обнаруженном Киборгом, сообщалось, что, оказывается, на рубеже XVIII – XIX веков Иоганн Георг Штрассер создал Большие часы, называемые так же «Механическим оркестром», которые буквально приводили в экстаз всех, кому доводилось видеть их работу.
Внешне устройство было выполнено в виде этакого грандиозного шкафа, высотой в четыре метра с портиком и сдвоенными колоннами. Он был выполнен из красного дерева и украшен позолоченной бронзой.
Но главный восторг вызывал, разумеется, не внешний вид, а работа устройства. Если заглянуть внутрь, оказывалось, что все это грандиозное сооружение заполнено сложным механизмом. Причем, в отсутствие электричество, в движение его части приводились в движение четырьмя гирями, весящими около 60 кг каждая.
Музыка была записана на съёмных деревянных валах, длиной по 127 см. Каждый вал содержал музыкальный фрагмент длительностью восемь минут.
Первоначально в наборе Механического оркестра насчитывалось тринадцать валиков. Первый из них – увертюра из «Волшебной флейты» Моцарта. На остальных хранились фрагменты из произведений Моцарта, Гайдна, а также венского пианиста и популярного для своего времени композитора Антона Эберла, написавшего пьесу специально для Больших часов».
– Вот оно! – в восторге завопил простодушный дядя Миша. – И Белый зал, и «Волшебная флейта». Все сходится!
– Вы думать, ключ будет на деревянный валик? – недоверчиво спросила американка.
– Чего тут думать, надо знать, – буркнул я.
– Что знать?
– Что эти самые «большие часы» сделаны, как шкатулка с секретом. Разумеется, основное пространство в четырехметровом шкафу занимают механизмы часов и органа. Ну, гири там, валики… В общем, все крупномасштабное.
Но то, что сейчас является музейным экспонатом, когда-то было просто предметом мебели. Причем мебели царской семьи. Как там обойтись без тайников?
– О, – оживилась Гэйл Оак, – тайники. Вы думать, что ключ там?
– Наверняка.
– Значит, надо ехать Санкт-Петербург.
– Ну да, езжайте… Я позвоню питерским коллегам, чтобы вас встретили и организовали доступ.
– О`кей.
Американка быстренько поднялась на ножки и сгребла выложенное на стол имущество в сумочку.
– Мы ехать. До свидания.
– Добрый путь.
Наша компания довольно мрачно проводила взглядами заторопившихся американцев. И когда за теми затворилась дверь, Ваня высказал мне претензию:
– Чего вдруг ты разрешил им ехать одним? Гэйл эта информацию придерживала, а теперь они вообще опередят нас.
– Вряд ли.
– Поясни.
– Просто я знаю, что в 1980 году «Механический оркестр» Иоганна Георга Штрассера прошел полную реставрацию. Его разобрали до винтика, так что любой тайник давно обнаружен, а содержимое его извлечено.
