Легенда о волайтах - Татьяна Яковлева
И вот вечером третьего дня пребывания в городе, когда последний солнечный луч скользнул по крышам домов, Спэй начала устраиваться на очередной бесприютный ночлег.
— Ты что это собралась здесь делать! — услышала она резкий окрик. Какая-то старуха с палкой в руках, довольно мрачно, но опрятно одетая, надвигалась на неё.
— Я… — девочка торопливо стала собирать разложенные было вещи.
— Куда?! Стоять, маленькая оборванка! А ну, покажи-ка руки! Тааак. Следуй за мной и не думай улизнуть.
Спэй опасливо двинулась вслед за старухой, озираясь по сторонам в поисках пути для бегства.
— Не верти головой. Некуда тебе бежать и не к кому.
Крюк на конце палки зацепился за рукав платья бедняжки.
Через полчаса Спэй уже сидела за длинным деревянным столом вместе с парой десятков других таких же девочек, как она сама, одетых в серые невзрачные, но крепкие платья, и деревянной ложкой с огромным аппетитом уплетала жидкую похлёбку, в другое время показавшуюся бы ей несъедобной.
Как только трапеза закончилась, мули Трэс (мули — почтительное обращение в этой стране к женщине любого возраста и положения) поманила Спэй к себе:
— Вот тебе платье, переоденься, а эти тряпки брось в мешок возле двери. Спать будешь вон там, — и старуха ткнула пальцем на лавку в углу, на которой лежал соломенный тюфяк и одеяла. — Но помни, работать ты будешь много, очень много. Готовите и убираете вы по очереди, но основная ваша работа — прядение. Прялок хватит всем, корзины с волокном мне привозят каждое утро на рассвете. Лени не потерплю. Не успеешь за день сделать столько, сколько нужно, будешь сидеть всю ночь. Мне плевать на твою усталость. Не будешь справляться — выгоню.
Так начался новый этап в жизни девочки. Поверх платья она повязала свою шаль, чем вызвала нарекания со стороны мули Трэс, но, поворчав, старуха отстала. Дневной свет Спэй видела теперь только через маленькие оконца, тускло освещавшие просторную комнату, где жили и работали прядильщицы. С товарками старалась общаться поменьше, остерегаясь выдать себя. Мылись из лохани в маленькой комнатушке рядом. Девочка всегда делала это, плотно прикрыв дверь, торопливо, кое-как, толком не раздеваясь, боясь, что кто-нибудь заглянет в комнату и увидит её крылья. Раз в неделю им по очереди разрешалось ненадолго сходить к реке, чтобы как следует искупаться. Была только середина весны, погода стояла довольно холодная, и мало кто пользовался этим разрешением. Но Спей ходила всегда, кроме тех дней, когда шёл сильный дождь. Ощущение пусть небольшой, но свободы, придавало ей сил. А когда она скидывала с себя одежду и хотя бы на миг погружалась в воду, казалось, что не только тело становится чище, но и на душе делается немного светлее. Не стоит и упоминать, что для своих омовений девочка выбирала самые укромные места.
Работы было много, и потому работать было тяжело, руки уставали, глаза слезились от постоянного напряжения и слишком слабого света. И всё же прядение Спэй нравилось. Она всё делала быстрее и лучше всех, нить получалась у неё самая тонкая и нежная, пряжа — самая мягкая. Вскоре шёлковое и дорогое шерстяное волокно всегда стало оказываться в её корзине. Сидя за прялкой, девочка часто потихоньку напевала песню, похожую на ту, которую пела, плетя корзины в таборе аторов:
Свивайся, пряжа. В пальцах нить,
как нежный шёлк струится.
Пусть крепкой будет. Холст соткать
сумеет мастерица.
На ткани расцветут цветы
или узор из листьев.
Нить торопливая бежит
в движеньях пальцев быстрых.
Свивайся, пряжа. Песнь моя
лишилась волшебства.
И всё ж всем сердцем верю я:
наступит дивная пора,
звездою новою она,
сияньем радости полна,
осветит путь всем нам.
Каждый раз слова были немного другими, но общий смысл не менялся. Песня словно помогала Спэй, даже в комнате как будто становилось чуть-чуть светлее. Может быть, какая-то самая маленькая частичка волшебства всё же осталась?
Так прошли весна, лето и осень. Зимой походы на речку были приостановлены. Это был самый тяжёлый период жизни под попечительством мули Трэс. Солнечный свет даже в течение короткого дня почти не проникал в комнату юных прядильщиц. Работали при свечах или керосиновых лампах. И жили ожиданием следующей весны. Даже если в основном это ничего не изменит.
Спэй видела, что остальные девочки не так уж сильно отличаются от неё. Все любят тепло и свет, все грустят и смеются, устают, сердятся, надеются, а некоторые даже не разучились мечтать в той серости и безысходности, в которой оказались. И лишь страх выдать себя заставлял её сторониться других работниц.
Одним весенним и весьма хмурым днём Спэй исполнилось двенадцать. Несколько лет жизни у мули Трэс проскользнули, оставляя унылый след. День рождения никто не заметил, о нём никто и не знал.
А потом, уже зимой, случилось то, чего так боялась девочка: когда она мылась, кому-то что-то понадобилось в купальной комнатке, и несмотря на все предостережения бедняжки, вошедшая увидела её крылья и испуганно вскрикнула. Забежали другие. Спэй торопливо накинула шаль, но было уже поздно. На шум в комнатку ворвалась хозяйка:
— Что тут происходит?! Ах!.. Все вон!
— Так, покажи! — велела она несчастной, когда остальные выскочили наружу. Девочка повернулась к старухе спиной.
— Всё ясно. Мне неприятности не нужны. А потому я не буду доносить властям, но и тебя здесь не оставлю. Жаль, конечно, терять такую искусную работницу. Можешь взять одно из шерстяных одеял и убирайся. Через час чтобы тебя здесь не было.
— А вы цыц, помалкивайте, а не то все окажетесь на улице! — пригрозила она прядильщицам, когда вышла из купальной.
На улице был мороз, ветер швырял в лицо хлопья колючего снега, под ногами — грязная мокрая каша. Спэй не знала, куда ей пойти, и стала спрашивать почти каждого встречного, не нужна ли ему работница. Но люди шарахались от закутанной в одеяло, дрожащей девочки. Она остановилась на углу какой-то улицы, опёрлась о стену. Проходящий мимо мужчина бросил ей монетку, сердобольная старушка положила пирожок. Спэй стала попрошайкой. Целыми днями она собирала милостыню, а на ночь спускалась в канализацию, где дурно пахло, но было значительно теплее, не дул ветер и не падал снег. Так продолжалось
