Генри Стэкпул - Остров чаек
IV. Один
После первого порыва горя, похожего на горе ребенка, Гаспар поднялся на ноги. Солнце давно уже село, и синее небо было усеяно звездами. Волны с тихим плеском набегали на берег, где лежал Ив, как будто слушая говор моря. Могучий правый кулак Ива лежал на груди. На лице было такое выражение, как будто он в последнюю минуту жизни сразу увидел все – и небо, пылавшее огнями, и безграничное пространство вечно волнующего моря. Казалось, что он ударил себя в грудь, пораженный открывшимся ему великолепием, и неподвижный от удивления лежал, смотрел и слушал.
Когда первый порыв непосредственного горя прошел, вернулись мысли: «Кто виноват?» Он занес нож без намерения убить – какое право имел этот богатырь умирать от пустой царапины? А потом – зачем он сказал это обидное слово – последнее звено в целой цепи обид?!
Гаспар постоял задумчиво над распростертым телом, потом подошел к морю и обмыл лицо и руки в набегавших волнах. А потом ему показалось, что все события последних часов произошли когда-то давно, много лет назад. Вид трупа снова вернул его к действительности, и его опять охватило горе, вытеснившее из сердца всю злобу. Он стоял и смотрел на дело рук своих. Это была случайность, он не хотел убивать, он не помнил даже, как поднял нож. Он действовал в каком-то ослеплении, в безумии. И все равно, он убил Ива…
И он взялся за дело, которое надо было сделать. Поднял тело Ива за плечи и оттащил его в кусты.
Исполнив свою обязанность, он вернулся к месту несчастья и стал смотреть на море. Бухта была вся белая, и не было никаких следов преступления, кроме ножа, который лежал там, куда он его отбросил. Он поднял нож и вложил обратно в ножны. Пояс с золотыми монетами тоже лежал на песке. Он взял его почти бессознательно и пошел к палатке. Он почувствовал внезапно такую безмерную усталость, что, подойдя к палатке, шатался как пьяный. Через минуту он уже спал тяжелым сном рядом с поясом.
Когда Гаспар проснулся, было совсем светло. Он сразу все вспомнил. Вероятно, его мозг продолжал работать и во сне, потому что когда он открыл глаза, то сейчас же сказал, как будто продолжая разговор: «Да, и тем более, что я спас ему жизнь!»
Он выполз из палатки и, постояв несколько минут под сапфировым небом на ослепительно белом песке, пошел собирать сучья для костра, а когда разжег их, вдруг задумался. В повара он не годился. Это было дело Ива, который варил крабов, консервы и еще что-то такое в жестянке. Ив всегда работал за повара, а Гаспар только смотрел. Эта мысль пришла ему в голову впервые.
Ив спас большую часть пищевых запасов. Ив собирал сучья. Ив ловил крабов. Ив нашел ручей. Ив нашел парус. Ив поставил палатку. Ив нашел коралловый корабль в лагуне. Ив наконец нашел золото. Ив делал все с тех пор, как они очутились на острове, а он, Гаспар, только курил и мечтал.
Он не был бездельником, но чрезвычайно охотно, предоставлял всю работу белокурому великану, жаждавшему деятельности. Южная лень овладела им. Ив доказал, что он стоил большего, чем Гаспар, и продолжал это доказывать, лежа мертвым в кустарниках.
Гаспар разбросал костер и засыпал уголья песком, потом позавтракал сухарями и консервами, закурил трубку и пошел к морю. Заслонив глаза рукой от солнца, он окинул взглядом всю обширную гладь моря, – ни дымка, ни паруса. Ветер, дувший с юго-востока, приносил крики чаек. Он давно слышал их бессознательно, но сейчас чайки заинтересовали его. Он стал наблюдать, как они летают над морем, и внезапно тоска одиночества охватила его сердце.
Ты один! Один! Один! – кричали чайки. – Днем и ночью, ночью и днем, все один, один. С кем ты будешь говорить? Что ты будешь делать? Ты один! Один!…
Он провел рукой по лбу, чтобы обтереть внезапно выступивший пот, окинул взглядом море и вернулся к палатке. Хотя трубка не была еще докурена, он вытряхнул ее, набил и снова закурил. Чтобы отогнать мысли об Иве, он стал гадать, какое судно придет на остров чаек и спасет его. Потом, просунув руку в палатку, он вытащил пояс с деньгами и принялся его рассматривать. На пряжке было что-то нацарапано. Он почистил ее песком и увидел две буквы: «S. S.». Потом он отстегнул карман и высыпал содержимое на песок. Хотя он знал, сколько было монет, однако все же пересчитал их несколько раз. Затем начал придумывать, на что их истратить.
На все это он употребил около часа, исключительно с той целью, чтобы как-нибудь отогнать от себя не покидавшую его картину вчерашней трагедии. Потом вдруг очнулся, точно его ударили в сердце. Было все еще утро, время шло нестерпимо медленно. Опять кричали чайки и будили его тоску.
Он положил монеты обратно в карман пояса, бросил его в палатку и направился к кустарникам. На песке остался след, как будто по нему волочили тяжелый мешок. Гаспар обошел этот страшный след и направился вглубь островка. У него не было никакой цели. Ему хотелось только уйти с того места, где он был, хотелось делать что-нибудь, двигаться…
Когда он дошел до противоположного края островка, его охватило новое тяжелое чувство. Точно невидимое стальное кольцо окружало его, хотя преград не было никаких – во все стороны шел безграничный простор. Он прошел по рифу. Верхушка мачты виднелась отчетливо, и даже сам корабль был еще виднее, чем вчера на закате, но был далеко не так красив. Он казался серым и мертвым, а кругом него, – неслышно и медлительно, – сновали в тихой воде лагуны разноцветные рыбы.
Глядя на яркую жизнь лагуны, Гаспар на время забыл свое одиночество. Но одиночество не забыло о нем. Легкий порыв ветра зашевелил волосы на его голове и донес до его слуха голоса чаек: «Хи! Хи! Хи! Ты на рифе! Ты один! Один!»
Гаспар взглянул по направлению островка, вокруг которого носились птицы. Их печальные голоса казались еще печальнее под этим ясным, синим небом, при ликующих красках тропической природы. Он вернулся к южной бухте не через середину острова, а вдоль восточного берега, где рифы торчали из воды, как ряд острых зубов. Именно сюда принесло течением большую часть груза с «Роны».
«Рона» лежала уже вся под водой, но от нее все еще откалывались отдельные части, всплывавшие среди пенящихся бурных волн бухты. Среди острых рифов было много всякой всячины, и хотя ничто не казалось Гаспару стоящим труда, он все же вошел в воду и усердно вылавливал все, решительно работая как вол, чтобы заглушить тоску одиночества.,.
Волны, пенясь, набегали на острые верхушки рифов, зеленые зонты пальм качались под напором ветра, белый песок сверкал под отвесными лучами солнца и обжигал подошвы Гаспара, неутомимо сносившего на берег выловленную добычу…
Внезапно он остановился и оглянулся на собранную груду предметов. Он вспомнил, как Ив исполнял эту работу, и в первый раз после убийства сердце его наполнилось жалостью к тому, кто теперь лежал мертвый, там в кустах. Порыв горя, который он испытал накануне вечером, был скорее свойством его пылкой натуры. Злоба мгновенно угасла перед лицом смерти и сердце сокрушилось при виде совершенного непоправимого поступка. Чувство жалости к Иву шло от самой глубины его сердца и родилось от жалости к самому себе. Но эта жалость роковым образом открыла дорогу суеверию. Гаспар невольно начал думать о том, как было бы хорошо, вернувшись в палатку, застать там Ива. И тут же он понял, как на самом деле это оказав лось бы страшно. Он громко засмеялся, чтобы отогнать страх, и ему ответил неумолчный плеск моря и крики чаек вдали.
