Миклош Сабо - Команда Альфа
Спустя несколько дней нам удалось преодолеть бездорожье административных формальностей и покончить с целой серией предохранительных прививок, которых требовало пребывание в новой стране, условия нового климата.
И вот тринадцатого января вызвали моего отца. Для оформления.
— Наконец-то! — произнес он тоном человека, четко представлявшего себе, куда он идет и зачем. Мы с ним ни словом не обмолвились, привыкли за последние недели передвигаться на крыльях удачи. Мы напряженно ждали его возвращения, уставившись в окно. Чувствовали, что теперь решается наша судьба.
Отец вернулся бодрый, буквально сияющий. Он привел с собой моложавого, лет сорока, высокого мужчину.
— Представляю вам моего доброго друга!
В своем сизо-сером костюме и ослепительно белой рубашке новоявленный друг отца был весьма элегантен. Белизна шелкового поплина красиво оттеняла смуглость его лица. Вошел он с располагающей улыбкой.
— С добрым утром, сударыня! — Сначала он пожал протянутую руку матери, затем поочередно каждому из нас.
— Это Джимми! — представил нам отец своего знакомого, не называя его фамилии. — Вот в чьих руках наша судьба.
Джимми сверкнул ослепительно белыми зубами. Подстриженные «канадкой» волосы, броская элегантность придавали ему вид живой рекламы кока-колы.
— Мы отправимся, как только вы уложите свои вещи! — коротко сообщил он. По его мнению, видимо, этого было вполне достаточно для того, чтобы мы последовали за ним, не спросив даже, куда и зачем.
И, что было удивительней всего, мы в самом деле ничего не спросили. Нам было тогда безразлично, в какую сторону идти, хоть на северный полюс. Только бы вырваться отсюда, только бы скорее окончились скитания, только бы где-нибудь осесть.
Когда мы выходили из лагерных ворот, охрана отдала нам честь. Видимо, наш провожатый был крупной шишкой.
Нас ждал огромный серый «понтиак». С виду это был прямо-таки шедевр машиностроения, о таких автомобилях мы еще в Вене шутя говорили: чтобы добраться от его фар до багажника, без мопеда не обойдешься. Одним словом, у Джимми была великолепная машина.
Он заметил, что я разглядываю ее.
— Что, подходящая штучка? он весело хлопнул меня по плечу. — Сто шестьдесят лошадиных сил! Дает сто восемьдесят километров в час. И у тебя будет такая же, нужно только постараться!
Он со всеми нами был на «ты». С моими братьями, со мной и с моей сестрой. Как член семьи или давний друг. Иренка, моя сестра, которая в свои восемнадцать лет держалась уже как взрослая, нашлась:
— Но, надеюсь, мы не с такой скоростью поедем, не правда ли, сэр? — Слово «сэр» она произнесла с легким ударением, сделав одновременно книксен.
У матери смеялись глаза. У отца они кололи негодованием. Но Джимми снисходительно потрепал Иренку по щеке. Точь-в-точь как хозяин ласкает свою лошадь. Тогда я еще не знал, насколько это мое сравнение было удачным.
Позднее, спустя несколько лет, я уверился, что американцы, у которых в кармане чековая книжка, именно так обращаются с неамериканцами. А все потому, что они повсюду чувствуют себя хозяевами.
По Нью-Йорку мы еле двигались. Меня угнетала масса автомобилей, теснившая нас справа и слева, спереди и сзади.
— Что за страна! Что за богатые люди! — шепнул мне мой брат Рэжё при виде бесконечных потоков машин.
— Да, сын мой, это буржуазный образ жизни, — заметил отец, смерив взглядом ошеломленного Рэжё. — Он во многом перещеголял устаревший, европейский. Здесь ускоренный темп жизни: к этому вам придется теперь приноровиться!
Когда мы миновали черту города, Джимми перешел на бешеную скорость.
Сестра, в шутку просившая его только что не гнать так машину, теперь уже с явной тревогой поглядывала на спидометр, стрелка которого вздрагивала между 140 и 150.
— Не слишком ли это? — спрашивала она, когда навстречу и мимо с подобной же скоростью летели машины, мелькая так, что у нас рябило в глазах. Наконец, не выдержав, она стала хныкать.
Джимми обернулся, не сбавляя при этом скорости.
— Нет, это немного! — возразил он. — У нас очень большая страна, порой приходится проезжать много тысяч миль. Кто ползет, тот опаздывает!
И в самом деле. Этот принцип наложил свой отпечаток на всю нашу дальнейшую жизнь.
глава вторая
Будни
Устроившись, мы все занялись делом.
За неимением лучшего я стал подсобным рабочим в одном из больших гаражей.
— Вон в той стеклянной клетке сидит босс! К нему и ступайте!
«Да, не очень-то он любезен», — подумал я, тем не менее ноги мои сами уже понесли меня в указанную сторону. Я постучал в дверь конторы.
— Чего надо?
— Я слыхал, сэр, будто вы нуждаетесь в рабочей силе.
— Я венгр, сэр.
— Кем угодно. Мне все равно, лишь бы заработать!
Мой ответ явно понравился ему.
— Из тебя выйдет неплохой американец! Будешь иметь по доллару в час, в месяц это составит двести долларов. А в форинтах выйдет по меньшей мере шесть тысяч.
— Ну что, взяли? — спросил он.
— Да.
— Сколько?
— Доллар в час.
— Ваш предшественник получал на двадцать центов больше. Он был американец. Вы у нас стоите дешевле! Ну, желаю удачи!
Долговязый Хэрвер принял меня почти радушно.
Поравнявшись с коренастым человеком средних лет, он остановился.
— Хэлло, Том! Можешь возвращаться к крану. Босс прислал вместо тебя вот этого.
Именуемый Томом ничего не сказал, тут же собрал свои пожитки и ушел. Ушел поспешно, будто опасаясь, что я раздумаю и что тогда ему придется остаться.
— Что случилось? — спросил я тревожно.
— И вы это допустили?
Вскоре вернулся и Рэжё, наш старший брат. Он молча выслушал печальную повесть.
— Что же теперь будет? — только и спросил он.
Мы удрученно переглянулись. Действительно, без
конца пережевывая настоящее, мы ни разу не подумали о будущем. А Рэжё, став главой семьи, сразу же сделался практичным.
— Через две недели мы должны внести квартирную
плату. Виллу эту, конечно, мы сохраним за собой. Иренка должка продолжать учиться, а мы, парни, заработаем на хлеб семье. Будет все как нельзя лучше!
— И ты, значит, такого же мнения? — просияв, спросила Иренка.
Теперь инициатива полностью перешла ко мне.
Мать вытерла слезы. Погладила меня, потом Банди по лицу, как маленьких, и тем самым санкционировала наше решение.
— А как?
На другое утро я был вызван в отдел кадров.
Управляющий встретил меня весьма нелюбезно.
— За что? — пролепетал я, не имея понятия о том, что сделал плохого.
