Анатолий Степанов - Искатель. 1987. Выпуск №4

Зверек мгновенно отреагировал. Он выбрал самый простой и одновременно самый короткий путь: через руку, по кителю и колену Берды.

— Он нашел самое правильное решение. Вы сами видели, — обратилась она к поручику. — Он еще сам себя учит.

— Возможно, возможно. Вы говорите, что Глазура дрессирует этих крыс, собираясь использовать их против вас. Почему именно этот профессор…

— Я была его женой. Я знаю, что он проводил опыты с этими тварями. Он угрожал мне ими. Я могу подтвердить, что он всегда держал свое слово. Когда недавно я услышала, прочитала, а потом и увидела, что они есть, я постаралась разузнать все про них и теперь уверена, уверена… Умоляю вас, спасите его, потом может быть поздно, всех этих тварей я не смогу скупить и уничтожить. Хотя и пытаюсь. Спасите его!

Он представил, как Дорота убивает крысу. Отталкивающее зрелище…

— Кого именно и каким образом я должен спасать? — нетерпеливо спросил он.

Дорота начала свой рассказ. Сбивчивый, прерываемый неожиданной усмешкой или внезапным плачем. Ее лицо то прояснялось, то снова становилось хмурым. Она привлекала и отталкивала. История была банальной и рассказывалась с такими большими сокращениями, что могла показаться и казалась до смешного примитивной. Но страх женщины, ее сумасшедшая любовь к мужчине, который был моложе ее на несколько лет, выглядели настоящими, неподдельными.

— Глазура ненавидит моего мужа, то есть моего второго мужа. С самого начала он мучил меня своей грязной, необыкновенней ревностью. Что мне пришлось пережить! Он бил меня, когда мне хотелось развлекаться. Он закрыл двери перед моими друзьями и знакомыми. И перед своими тоже. Он старался унизить меня, превратить в настоящую невольницу, О-о, культурным и воспитанным он был только на работе, при посторонних. В институте у Глазуры я познакомилась с моим нынешним мужем. И… потом мы убежали. Профессор пустил в ход все средства, чтобы вернуть меня. Надоедал, угрожал, просил. Мы скрывались от него. Он стал ненавистен мне, потому что не был способен ни на один человеческий поступок. Сначала он с головой ушел в свои исследования. Ко мне относился, как к очень интересной игрушке, как… к крысе. Да, он очень изобретателен. Такая электронная месть была бы вполне в его стиле. Впрочем, Глазура как-то сказал мне: «Если бы кто-нибудь отобрал тебя у меня или уничтожил результаты моей работы, я бы не остановился и перед преступлением, но не таким заурядным, на которое способны обычные люди, у меня есть лучший способ». Позже, после нашего побега, мне передали, что он сказал: «Я разлучу их, они не будут вместе». Сначала мы переезжали из города в город. В конце концов нам пришлось вернуться, и он отыскал нас.

— Это только предположения. За них никого нельзя арестовывать. Обычные догадки и расстроенные нервы. Кстати, вы немного знакомы с такими устройствами. В вашем удостоверении личности записано, что вы инженер-электромеханик. Вы не пробовали исследовать эту крысу?

— В инструкции записано, что она сама находит дорогу и подчиняется определенным командам. Однако нам не удалось узнать, какое дополнительное задание еще получено. Вы понимаете? Не удалось, потому что мне неизвестен и никому не известен шифр заложенной в нее программы. Я разбирала крысу до мельчайших деталей. Наверняка, ее программа гораздо шире, чем записано в инструкции. И еще, я дала…

Ее рассказ прервало появление сержанта Пэнка.

— Вы как-то были у некоего профессора Глазуры, не так ли? В рапорте, если не ошибаюсь, от двадцать третьего числа вы сообщали о шумах в доме номер шестьдесят семь по улице Страшевского. Вы были у этого Глазуры?

— У этого, я извиняюсь, сумасшедшего с крысами?

Женщина вскрикнула и, обернувшись к милиционеру, вцепилась в ремень на его плече.

— Скажите, что вы заметили в его квартире? Что вам бросилось в глаза?

— Крыса, — ответил тот, — и то, что профессор выглядит, как настоящий оборванец.

— Больше ничего?

— В комнате больше ничего нет. Только грязная постель на полу. За комнатой — освещенная лаборатория, в которой он делает крыс. Кроме этого, я видел большую фотографию на мольберте.

— Что изображено на фотографии?

— Какой-то мужчина. Может быть, он сам, когда был молодым.

Женщина неожиданно крикнула поручику:

— Умоляю, умоляю вас. Идите туда. Возьмите ее и сравните!

— Что это?

— Это моя фотография с мужем, когда мы убежали от Глазуры.

— Сколько вам лет, профессор?

Профессор разгладил рукой морщины, запустил пальцы в волосы.

— Если я правильно вас понимаю, я должен показать паспорт? О, я гораздо моложе, чем вы думаете. На сколько я выгляжу?

— Шестьдесят я бы вам дал.

— Кхе-кхе, — неприятно усмехнулся, профессор, — вы хотели сказать «семьдесят» и из вежливости сбросили десять лет. Мне пятьдесят с небольшим.

— Невероятно, — вырвалось у поручика. Он сразу пожалел о том, что сказал это, и торопливо добавил: — Хотя походка у вас, честно говоря, почти как у молодого человека.

— Ну уж прямо так, — старик почувствовал смущение гостя, быстро поднялся с постели. — Что еще вы хотели бы знать?

Только теперь поручик показал на фотографию. До этого момента он делал вид, что не замечает ее. Снимок был нечетким, на нем было трудно различить женщину, которая подняла всех на ноги делом об электронных крысах. Рядом с женщиной на фотографии стоял молодой элегантный мужчина.

— А что, существует запрет на памятные семейные фотографии? Зачем вам понадобилось задавать этот вопрос, зачем причинять мне новую боль? Вы же видите, что у меня ничего нет, кроме небольшой лаборатории с некоторыми приспособлениями, которую я уже показывал, этой постели и фотографии.

С минуту оба молчали. Поручик был доволен, что старика так задел его вопрос о фотографии.

— Что ж, я расскажу вам, — тишину нарушил слегка дрожащий голос. — Иногда необходимо кому-то довериться, хотя бы и милиционеру. Я редко разговариваю с людьми. — Он сделал паузу и уже спокойнее произнес: — Я работал над созданием электронных устройств. Говорили, что я любил их больше жизни. Сначала я занимался счетными устройствами, потом начал работать над созданием думающих машин. Это компьютеры, которые могут, например, сочинять песни, быстро играть в шахматы, правильно ставить диагноз болезни. Я создал… впрочем, зачем объяснять? Все равно прошлого не вернуть. Теперь все это не имеет ровно никакого значения.

— Почему же, это интересно, — без энтузиазма сказал поручик.

Он ожидал более откровенных признаний. Интересно, как они могли бы выглядеть в сравнении с показаниями его бывшей жены. Чем больше фактов профессор приводит, тем больше похоже на то, что он пытается убежать от своей внутренней правды. Хочет сбить со следа?