Олег Куваев - Искатель. 1969. Выпуск №1
— Но любовь есть любовь, — засмеялся Клим. — Все мы прошли через это!
— Не надо мерить всех на свой аршин, — наставительно сказал Кронин.
— Конечно, не каждому дано стать Ромео.
— Кто такие Ромео и Джульетта? — вздохнул инженер. — Бедные чувственные дети со слаборазвитым интеллектом.
— Не кощунствуй!
— Разве я виноват, что наши предки любили обожествлять свои инстинкты? Нет, я уверен, Лена и Антонов не Ромео и Джульетта, а вполне современные люди. Сильно сомневаюсь, чтобы они так ошалели от любви, что забыли и о делах и о собственной безопасности. Надо искать другую, более вескую причину.
— Так уж сразу и причину! — запротестовал Клим. — Ты скажи, хотя бы намек, самую маленькую зацепочку!
— Зацепочка есть, — хладнокровно сказал Лобов.
Ждан и Кронин дружно повернули к нему головы.
— База просила обратить внимание на отсутствие крупных хищников на Орнитерре, — пояснил Иван. — Наблюдения стажеров не оставили никаких сомнений на этот счет. Обычно ведь устанавливается определенный баланс между хищниками и растительноядными, а на Орнитерре он нарушен. Там встречаются копытные с зубра величиной, а самый крупный хищник не больше зайца. Да и таких немного.
— Из любых правил бывают исключения, — вновь вставил свою реплику Кронин.
— Исключения всегда подозрительны! — отрезал Клим.
— Так же, как и правила.
Лобов засмеялся:
— Философы! Во всяком случае, база осторожно намекает, что на Орнитерре вместо крупных хищников может действовать некий неизвестный фактор, а поэтому рекомендует проявлять разумную осторожность.
Ждан схватился за голову:
— Представляю! Скафандры, скорчеры, подстраховка — в общем, как на Тартаре!
— Осторожность еще никому не повредила. — Кронин был сама рассудительность. — Но скафандры и скорчеры на Орнитерре — это, по-моему, уже слишком.
— Конечно, — согласился Лобов. — Ненужная осторожность только затруднит поиски. Достаточно будет лучевых пистолетов и легких защитных костюмов.
Клим вздохнул.
— Это еще куда ни шло. Хотя, если подумать хорошенько, санаторий и лучевые пистолеты — разве это не смешно?
4
По розовому небу плыли редкие зеленоватые облака, похожие на рваные клочья небрежно окрашенной ваты. Невысоко над горизонтом неистово пылало крохотное голубое солнце. Посреди фиолетовой поляны на опаленной и поэтому порозовевшей траве стояла патрульная ракета, впаяв в небо острый хищный нос. Возле ракеты стояли два космонавта — длинный, худой Кронин и крепышок Ждан. Поляну со всех сторон окружал невысокий лес. Растительность поражала бесконечным разнообразием оттенков синего цвета — от нежно-голубого, почти белого, до густо-фиолетового, больше похожего на черный. То здесь, то там над лесом будто неподвижными, но в то же время стремительными в своем внутреннем движении столбами роились колибриды. Их оперение, окрашенное во все мыслимые цвета радуги, искрилось в лучах голубого солнца тревожным и радостным блеском драгоценных камней. Временами какой-нибудь из роев вдруг вспенивался, рассыпаясь на отдельных птиц, и опадал вниз, исчезая в синеве деревьев, а в другом месте поднималась новая волна колибридов и, как по команде, собиралась огненным столбом.
— Что-то Лобов запаздывает, — не то с беспокойством, не то с раздражением проговорил Клим, вглядываясь в сторону, откуда неторопливо плыли зеленоватые облака.
Кронин повернул голову, разглядывая своего друга с оттенком удивления.
— Поэтому ты и прибежал ко мне? А есть ли повод для беспокойства? Давно ли ты утверждал, что Орнитерра — настоящий санаторий? А Лобов на униходе, который шутя может проскочить сквозь термоядерное облако с температурой в миллионы градусов. Если командиры патрулей будут без вести пропадать на таких планетах, как Орнитерра, то всю нашу службу надо будет разогнать, а нас направить пасти стада жирных китов, Прилетит Иван, ничего с ним не случится.
… «Торнадо» совершил посадку в полукилометре от научно-исследовательской станции. Ближе приземлиться было нельзя — отдача ходовых двигателей могла повредить аппаратуру наблюдения, развернутую возле станции. Сразу же после посадки осмотрели станцию и кое-что выяснили: в ангаре не оказалось станционного глайдера, а в вахтенном журнале коротко значилось: «Ушли на облет наблюдательных постов». Всего этих постов было двенадцать, они располагались вокруг станции на удалении от пятисот до тысячи километров.
— Все ясно, — уверенно констатировал Клим, — потерпели аварию во время облета. Катастрофы на глайдере невозможны. Значит, сидят где-то на маршруте и преспокойно ждут нашей помощи.
Кронин исподлобья посмотрел на Клима и вздохнул.
— Ясно или неясно, а первоочередная задача определилась — надо отыскать глайдер, — заключил Лобов.
Ждану было поручено детально ознакомиться со станцией, Кронин занялся приведением в стартовую готовность «Торнадо», а Лобов на униходе отправился на поиск глайдера. Он вел поиск с помощью биолокатора, настроенного на спектр биоизлучения человека. Это был чертовски капризный прибор, чувствительный даже к малейшим помехам. Он требовал неусыпного внимания, так что на связь с товарищами у Лобова просто не оставалось времени. И вот командир запаздывал уже на двадцать минут. В ходе свободного поиска это сущие пустяки, но Клим почему-то нервничал, что было на него совсем непохоже.
— Прилетит, — спокойно повторил Кронин, — и, может быть, даже с этими влюбленными детьми на борту.
Он полной грудью вдохнул свежий ломкий воздух и, прислушиваясь, склонил голову набок.
Вокруг звучали странные голоса и — музыка. Мягкие стоны «О-о-о! А-a-a!», звонкие удары крохотных молоточков, тяжкие вздохи органа, густой гул контрабаса, беззаботное цоканье кастаньет и фривольные трели флейты — все это сливалось в бестолковую, но красочную симфонию. Можно было подумать, что поют орнитеррские птицы. Но нет, земные аналоги здесь не годились. Только совсем близко от сверкающего столба колибридов можно было услышать его печальную скороговорку: жужжащий гул сотен крыльев, шорохи и вздохи воздуха. Пели не птицы, а цветы. Скромные синие и зеленые цветы, совсем незаметные на фоне листвы. Они пели в полный голос лишь по утрам и вечерам. Чем выше поднималось злое солнце, тем молчаливее становились цветы. А в полдень, когда яростный голубой глаз сверкал в самом центре розового небосвода, цветы умолкали совсем. И только иногда из глубины синей чащи доносилось грустное, почти страдальческое «О-о-о! А-а-а!».
