Клайв Касслер - Саботажник

Пайн повторил оценку Конгдона.

— Почти полмиллиона долларов.

— Серьезные деньги в дни паники, когда рынок падает, — добавил Конгдон.

— Мистер Белл, — спросил Кинкейд, — а что делает детектив, висящий на подножке поезда, когда преступник начинает бить его по пальцам молотком?

— Зависит от разных причин, — сказал Белл.

— От каких, например?

— От того, учили ли его летать.

Кенни Блум рассмеялся.

— А вас учили?

— Пока нет.

— Что же вы делаете?

— Бью в ответ, — сказал Белл.

— Верю, — сказал Кинкейд. — Фолд.

Белл, по-прежнему с бесстрастным лицом, положил карты рубашкой вверх на стол и сгреб девятьсот пятьдесят четыре тысячи долларов в золоте, расписках и чеках, включая собственный. Кинкейд потянулся к картам Белла. Тот решительно накрыл их рукой.

— Любопытно, что у вас там, — сказал Кинкейд.

— Мне тоже, — подхватил Конгдон. — Вы не могли блефовать против двух бетов.

— Мне пришло в голову, судья, что те, кто объявлял бет, тоже блефовали.

— Оба? Не думаю.

— Я точно не блефовал, — сказал Кинкейд. — У меня был отличный флеш.

Он перевернул свои карты и разложил их так, чтобы все могли видеть.

— Боже всемогущий, — сказал Пейн. — Восьмерка, девятка, десятка, валет, король. Без одной карты стрит-флеш. С таким набором можно было объявлять рейз.

— Без одной карты — вот ключевые слова, — заметил Блум. — И напоминание о том, что стрит-флеш встречается реже, чем зубы у цыпленка.

— Я бы очень хотел посмотреть ваши карты, мистер Белл, — сказал Кинкейд.

— Я не проигравший, чтобы показывать их.

— Я заплачу, — сказал Конгдон.

— Прошу прощения, сэр?

— Я могу заплатить сто тысяч долларов за то, чтобы убедиться: у вас были три нужные карты одной масти, а потом вы вытащили еще две и получили стрит-флеш.

— Никакого бета, — сказал Белл. — Мой старый приятель говорил: если блефуешь, блефуй до конца.

— Как я и думал, — сказал Конгдон. — Вы не соглашаетесь на бет, потому что я прав. Вам повезло, и вы прихватили еще одну пару.

— Если вы хотите в это верить, судья, это устроит нас обоих.

— Черт побери, — сказал стальной магнат. — Даю двести тысяч долларов. Только покажите карты.

Белл одну за другой перевернул свои карты.

— Этот мой приятель также говорил: потом покажи им, и пусть удивляются. Вы были правы относительно трех карт одной масти.

Стальной магнат смотрел на карты.

— Будь я проклят. Три одинокие дамы. Вы блефовали. У вас была всего-навсего тройка. Я мог побить вас своим стритом. Хотя ваш флеш, Чарли, побил бы меня. Если бы мистер Белл не вынудил нас обоих отступить.

Чарлз Кинкейд взорвался.

— Вы объявили бет на трех паршивых дамах?

— Я пристрастен к дамам, — сказал Исаак Белл. — Всегда питал к ним слабость.

Кинкейд, словно не веря собственным глазам, протянул руку и коснулся дам.

— Мне придется перечислить деньги, когда я вернусь в Вашингтон, — процедил он.

— Никакой спешки, — любезно сказал Белл. — Мне пришлось бы поступить так же.

— Куда мне послать чек?

— Я буду в Нью-Йорке, в Йельском клубе.

— Сынок, — сказал Конгдон, выписывая чек: уж ему-то не нужно было перечислять деньги, — вы уж определенно окупили свой билет на поезд.

— Ничего себе билет, — сказал Блум. — Да он весь поезд может купить.

— Покупаю! — рассмеялся Белл. — Пойдемте в мой обзорный вагон, выпивка за мной. И, пожалуй, поздний ужин. От этого блефа я проголодался.

Ведя всех в последний вагон поезда, Белл гадал, почему Кинкейд объявил фолд. Он предполагал, что это был совершенно правильный ход, но, после того как фолд объявил Конгдон, Кинкейд стал играть гораздо осторожнее, чем играл весь вечер. Удивительно. Как будто вначале Кинкейд сознательно играл хуже и неосторожнее, чем мог. А вся эта болтовня об Осгуде Хеннеси, который будто бы неоправданно рискует? Сенатор определенно не укрепил репутацию своего благодетеля в глазах банкиров.

Белл заказал всем присутствующим в вагоне шампанское и попросил официантов приготовить поздний ужин. Кинкейд сказал, что только выпьет бокал шампанского. Устал, объяснил он. Но позволил Беллу налить ему второй бокал, а потом съел бифштекс с яйцом и как будто бы преодолел разочарование, вызванное проигрышем. Остальные игроки смешались с другими пассажирами, кое-кто собирался пить всю ночь — компании возникали и распадались, потом снова образовывались. Опять и опять рассказывали о трех дамах. Постепенно толпа разошлась, остались Исаак Белл, Кен Блум, судья Конгдон и сенатор Кинкейд, который заметил:

— Мне сказали, что вы показывали поездной бригаде плакат с разыскиваемым преступником.

— Рисунок из дела, которое мы расследуем, — ответил Белл.

— Покажите, — попросил Блум. — Может, мы его видели.

Белл достал из кармана первый рисунок, отодвинул тарелки и разложил его на столе.

Блум взглянул.

— Да это актер! Из «Большого ограбления поезда».

— Он правда актер? — спросил Кинкейд.

— Нет. Но похож на «Брончо Билли» Андерсона.

Кинкейд провел пальцами по рисунку.

— Кажется, похож на меня.

— Арестуйте этого человека! — рассмеялся Кен Блум.

— Уже арестовал, — сказал Конгдон. — В некотором роде. У этого парня точеные черты лица. У сенатора тоже. Посмотрите на ямочку на подбородке. У вас тоже такая, Чарли. Я слышал, толпа поклонниц в Вашингтоне кудахчет, будто вы похожи на кинозвезду.

— У меня не такие большие уши, — заметил Кинкейд.

— Это верно.

— Какое облегчение, — сказал Кинкейд. — С большими ушами нельзя быть кинозвездой.

Белл рассмеялся.

— Босс предупредил: уродов не арестовывать.

Он перевел взгляд с рисунка на сенатора и снова на рисунок. Несомненное сходство высокого лба. Уши определенно другие. У обоих подозреваемых на рисунках и у сенатора умные лица с резкими чертами. Но, как заметил Джозеф Ван Дорн, то же можно сказать о многих людях. Помимо величины ушей подозреваемые и сенатор разнились проницательностью взгляда. Человек, ударивший лесоруба ломом, выглядел более решительным и целеустремленным. Неудивительно, что он показался таким человеку, на которого напал. Но Кинкейд не казался одержимым какой-то целью. Даже в самый разгар поединка Кинкейд производил впечатление человека, довольного собой и снисходительного к себе, скорее слуги могущественных, чем самого могущественного. Хотя, напомнил себе Белл, возможно, в начале партии Кинкейд разыгрывал простака.