Сердце Дракона. Предпоследний том. Часть 2 - Кирилл Сергеевич Клеванский
Хаджар среди клубящегося пара готовился к следующему шагу.
Он тяжело дышал, и каждый вдох пропитывался влажным раскаленным воздухом. Мышцы болели от длительных нагрузок, разум стонал, руки дрожали, но воля, все так же, звенела каленой сталью.
Кузнецы думали, что смертный не сможет одолеть их создание? Думали, что выковали лучшего стража?
Что же.
Для Безумного Генерала это просто очередная схватка. Почти ничего особенного.
Глава 1893
В тускло освещенном, наполненном паром гроте, на мгновение повисла тишина. Хаджар, силуэт которого был частично скрыт клубящимся паром, стоял неподвижно. Впереди высился бронзовый голем, израненный, искореженный, покрытый жуткими рваными порезами, оставленными каменной крошкой. Местами и вовсе оплавленный, с раскуроченными ступнями. И все это без терны, мистерий или любой другой заемной силы.
Это был тот самый момент, к которому Хаджар вел сражение, кульминация, которая тихо назревала среди трепета их смертельного танца.
На протяжении всего боя меч Хаджара оставался неподвижным, безмолвно наблюдая за разворачивающейся драмой. Теперь же, когда вокруг генарала клубился пар, обжигавший его уставшую плоть, казалось, что сама сущность грота соединялась с клинком, наполняя его силой и неукротимой волей.
Хаджар поднял меч в ножнах, и что-то вокруг закружилось, забурлило, вскипело неумолимой яростью. Голем, почувствовав угрозу, начал дергаться из стороны в сторону, пытаясь понять откуда именно исходить опасность. Но его израненное тело почти не двигалось, а глаза застилал пар.
Когда же Хаджар отвел руку в сторону, время замедлилось, секунды растянулись в бесконечность. Туман, жар, отзвуки грота — все это, казалось, сгустилось вокруг него, водоворот стихий и силы сосредоточился на кромках спрятанного клинка.
Затем Хаджар единым, резким движением, нанес удар. Меч, все еще находящийся в ножнах, пронесся по воздуху одновременно с плавностью, но в то же время с дикой, неудержимой свирепостью. Словно Хаджар вызвал бурю, которая дремала в клинке и ждала лишь этого момента, чтобы пробудиться.
Когда меч в ножнах ударил по железной плоти голема, произошло нечто удивительное. Из места, где ножны врезались в сталь, вырвался порыв ветра, яростного и необузданного. Словно Хаджар не просто ударил оружием, а высвободил силу, непохожую ни на что, что он использовал прежде. Ветер с воем пронесся по гроту, и его первобытный рев отозвался в древних камнях и кузнях, заставляя те вспыхивать яростным огнем, а кристаллы далекого свода сиять лишь ярче.
Голем, застигнутый врасплох внезапной бурей, зашатался. Ветер, обрушившийся на него, за мгновение обернулся штормом. Порыв был подобен волне, приливной силе, которая обрушилась на голема с мощью зимней бури, разбушевавшейся в своей неудержимой ярости.
Голем, несмотря на свой исполинский размер и все еще, несмотря на все раны, не растерянную мощь, оказался бессилен перед властью разбушевавшейся стихии. Титан пошатнулся, а его металлическое тело заскрипело под натиском ветра. Казалось, что каждый порыв шторма — это удар меча, который по силе соответствовал его собственным ударам.
По мере того, как шторм бушевал в сердце пещеры, пар начал рассеиваться, уносимый силой ветра. Грот, вновь видимый в мерцающем свете кристаллов, носил теперь на себе на себе следы битвы — раздробленные остатки колонн, разбросанные обломки, остатки разбитых чанов, глубокие, разбитые овраги и еще множество других, мелких деталей, шрамами протянувшихся по стенам, полу и даже своду.
И на фоне этого разрушения Хаджар стоял подобно неприступной горе. Меч его по-прежнему спал в ножнах, а сила ветра постепенно ослабевала.
Голем, или то, что от него осталось, не выдержавший одного единственного удара, лежал на спине. Его тело, от правой пятки, вверх по ноге, через бедро до пояса, а оттуда по середине торса до шеи и, наконец, до самой макушки, оказалось рассечено на две половины.
Бесчисленное множество механических приборов, шестеренок, каких-то колбочек с жидкостями, а еще громадного, гремящего сердца, напоминающего Хаджару Земные двигатели, валялись на земле, а под некогда несокрушимым титаном растекались лужи пахучего масла.
— Тебе я сделал поменьше.
Хаджару голос показался смутно знакомым, но он не помнил откуда именно знал его.
Обернувшись, Хаджар пригляделся и увидел лысого, старого, немного нескладного гнома. Его правая рука была настолько мускулистой, что ей одной можно было прикрыть тело взрослого человека, как щитом. А левая, наоборот, была изогнута под каким-то неправдоподобным углом.
Тоже самое касалось и ног.
От постоянного жара и огня, кожа гнома закоптилась и приобрела коричневый оттенок. Волосы на его макушке и вовсе облетели, а борода, завитая в тугую косу, побелела.
В руках он держал небольшой молоток.
— Архад-Гален, — догадался Хаджар и… испытал дежавю.
А затем и вовсе в его голове пролетели далекие воспоминания. Когда-то давно он уже встречался с этим гномом, запертым, по договору с Фае, в сердце Рубиновой Горы, где должен был ковать тем оружие для последней войны. И, по договору с Горой Матерью всем, кого та приводила к мифическому гному, ковал одно изделие.
Хаджар тогда не знал, что именно ему требуется и потому попросил выковать то, что гном сам сочтет нужным. И в тот же миг Архад-Гален выковал генералу стальное сердце, которое заменит, однажды то, что подарил ему Травес.
Хаджар прикоснулся к груди, где ощутил ровный ритм.
— Да и твое не такое, — Архад-Гален подошел к развалинам, оставшимся от голема и… прошел сквозь них, подобно призраку. — Не такое простое. Твое я ковал многие и многие эпохи, Хаджар. Чтобы оно могло выдержать ту тяжесть, что ты в нем понесешь, но пока… — гном повернулся и посмотрел ему в глаза, а затем заглянул глубже. Намного глубже. — пока оно еще не заполнилось. Пока еще пустое. И, наверное, меня это радует. А может и наоборот — огорчает. В конце концов перед смертью, сколько не дыши, а все равно мало будет.
— Ты мертв? — смог, наконец, говорить Хаджар.
— Не мертв, — покачал головой гном. — но и не жив. Я есть, но меня нет. Я тут, но в то же время я в сердце Рубиновой Горы, продолжаю выполнять уговор с Фае, который выполняю с тех самых пор, как выточил им цветок из горного хрусталя и Хафотис счел меня достойным стать его учеником. Кажется, та же участь постигла одного твоего знакомого.
— Карейн… Имир Тарез.
Архад-Гален кивнул.
Хаджар же никак не мог отнять руки от мерно бьющегося сердца.
— Ты сказал, что ковал мое сердце многие эпохи, но…
Хаджар не договорил, а гном, будто и так поняв, в чем заключается вопрос, повернулся к гиртайцам, стоявшим у края пруда. В пылу сражения генерал и вовсе про них забыл.
— Посмотри на них, Хаджар, — махнул призрачной рукой гном. — Приглядись внимательней.
Генерал пригляделся и увидел то, что, наверное, и должен был увидеть. Четверка археологов не просто замерли, а застыли обездвиженными скульптурами. Их глаза побелели и тела словно обернулись безжизненными изваяниями.
— Даже если бы ты захотел, Хаджар, ты бы не смог им ничего рассказать, — без лишних эмоций продолжил гном.
— Нельзя, — вздохнул генерал.
— Почему же? — удивился Архад-Гален. — Ничто не запрещает тебе дождаться, когда они придут в себя. Но сколько бы ты с ними не говорил, в их сознании найдутся тысячи причин, чтобы объяснить, почему моя кузня разрушена, а на полу лежат останки голема. Какие угодно причины, но только не те, что назовешь ты. Потому что таков местный закон.
Закон… Архад-Гален сделал достаточно выразительное ударение на этом слове, чтобы у Хаджара не возникло сомнений в том, что гном говорит вовсе не о рукописных законах, а о тех, что идут следом за правилами.
— Поэтому ты можешь спросить меня о том, почему я ковал твое сердце несколько эпох, если мы встретились лишь недавно, но, увы, Хаджар, ты придумаешь какие угодно причины, кроме тех, что я тебе назову.
Хаджар догадывался и об этом. Потому как если подобный закон мог существовать в аномалии, то что ему мешало так же присутствовать и в остальном Безымянном Мире. Вот только…
Что за создание обладали такой немыслимой силой, чтобы охватить своей волей целый мир?
В голову приходило только одно имя. Вернее даже — должность.
Яшмовый Император.
