7 Чакр Земли. Уезжать, чтобы вернуться - Юлия Владиславовна Прерия
Рия оглянулась на Тассну, который, сидя в углу, улыбался ей в ответ.
– Я просто хотела, чтобы все произошло быстрее, – нашлась что ответить зеленоглазая.
– Это промедление происходит лишь для того, чтоб ты побыла наедине с собой. Это и есть медитация, Рия.
– Я думала, медитация – это пятиминутное расслабление под музыку…
– Нет, Рия. Не это! И не просиживание часами на коленях и долгие молитвы! Я говорю об истинной медитации не из эгоизма, а о способе узнать себя.
– Мне это сложно дается, должна признаться. Если душа человека – потемки, то моя – кромешная тьма, а в фонарике закончились батарейки.
– Рия, самопознание – это словно переход сквозь шторм, – и Суван сделал задумчивую паузу перед тем, как продолжить. – Жизнь монаха совсем непростая, ведь он работает над тем, чтобы освободить свое сердце для любви и мира.
– А я что?! Я тоже над этим работаю. Просто… Суван, как только мне кажется, что мне это удается, всё начинает валиться из рук, – девушка опустила глаза, избегая своего собеседника.
– Жизнь обладает характеристиками дыхания – она заходит наверх и вновь падает. Давай выйдем на секунду, – произнес Суван.
Он встал, поклонился Будде, сложив ладони у лба, и вышел из Бота. Рия поднялась, совершив тот же ритуал, и вышла за мужчинами на улицу. Ей не разрешали заходить и выходить из Бота одной, её всегда должен был кто-нибудь сопровождать.
Семь колонн на входе всё ещё действовали на неё оглушающее – девушку покачивало из стороны в сторону каждый раз, когда следовало выходить. Зачастую с ней ходил Тассна, её безмолвный телохранитель. Он лишь иногда заглядывал в зал, чтоб удостовериться, всё ли в порядке, а потом ждал Рию на выходе. Иногда ему всё же приходилось подхватывать её под локоть и стаскивать с крыльца, потому что головокружение сковывало болью до темноты в глазах.
Но Рия всё равно возвращалась в Бот: он работал, словно лакмусовая бумажка, объясняющая, происходит ли реакция. Она ежедневно посещала молитвы, но ничего не менялось. Прекратила внешнее общение, ела по звону колокола из подаренной ей тарелки, сыпала оранжевые лепестки у домика с призраками, но нет, нет и нет. Семь колонн продолжали твердить, что она идет по неправильному пути, подставляя девушке подножки всякий раз, когда она выходила на порог.
Рия подошла к дверному проему, настраиваясь проскочить как можно быстрее. Внизу уже стоял ожидавший её Тассна, неподалеку на траве сидел Суван, глядя на безмолвную сцену. Рия решительно пошла по направлению к выходу. Она даже на секунду замедлила шаг, потому что подумала, что в этот раз всё идёт нужным образом. Ступая по крыльцу Бота, она проходила колонну за колонной. Чувство легкой уверенности щекотало внутри, улыбка коснулась ее губ, она шагнула вперёд, глядя на сидящего поблизости старшего монаха, который, не мигая, следил за ней, поддерживая взглядом.
Между тремя последними колоннами Рия услышала оглушительный выстрел. Стреляли в её голове. Внезапно ноги подкосились, виски сдавило болью, перед глазами упал темный занавес. Рия видела себя со стороны, свое собственное тело в падении, невероятно долгом, что она даже могла бы отследить его по кадрам. Неожиданно сильные руки подхватили её, стащив с крыльца Бота. Рия приоткрыла глаза и посмотрела в лицо Тассне: на его лбу выступила испарина, в нескольких метрах от них стоял Суван. Его напряженное лицо пронизывали беспокойство и другое странное чувство. Рия никак не могла понять, что же именно скрывали его тяжелый взгляд и нахмуренные брови.
– Вишневое дерево зацветает только весной, Рия. Обнажая свои лепестки зимнему ветру, оно рискует замерзнуть. А передержав до самого лета, может потерять весь цвет из-за знойного солнца, – медленно проговорил слово за словом старший монах.
– Я всегда думала, что Время – это нечто вроде древнеримского Бога Темпуса, его можно задобрить и можно разозлить. Вот я и приношу жертвы, надеясь, что оно побежит быстрее.
– Даже если ты будешь сидеть на траве, закрыв глаза, и ничего не делать, весна всё равно наступит, – слегка улыбнулся Суван, качая головой, тем самым как бы отрицая слова Рии.
Он осторожным движением засунул руку в свою оранжевую тивару, выудив оттуда маленький мешочек. Рия знала, что их одеяния на самом деле очень даже практичны, и уже давно подозревала о наличии внутренних карманов. Она с любопытством глядела на своего наставника, ожидая, что тот вытащит оттуда нечто символическое: цветок лотоса, деревянные руны, передаст ей китайское печенько с мудростью дня. Раскрыв маленький мешочек, Суван достал оттуда… Рия не могла поверить своим глазам – сигареты и зажигалку!!! Он протянул сигарету Тассна, а затем подкурил и сам.
– Ты куришь?! – возмущенно задала вопрос девушка. Надежда на мистические руны рушилась на глазах.
– Да, а почему бы и нет? – спокойно произнес старший монах, затягиваясь вновь. – Хочешь? – и он протянул Рие приоткрытую пачку.
– Спасибо, я не курю, – отрезала Рия, всё ещё возмущаясь подобной наглостью. – Разве ты..? – уже начала было девушка и придержала вопрос, так и желавший сорваться с губ.
– Продолжай, – довольно произнёс Суван, выдыхая облако дыма в сторону. – Разве ты, серьезный и мудрый старший монах, можешь курить в монастыре? – и маленькие смешливые морщинки окружили его улыбающиеся глаза. – А знаешь что? – вновь спросил он, подумав и сделав очередную затяжку. – Могу.
Его довольная улыбка напоминала двойную весеннюю радугу. Рия смотрела на двух лысых монахов с миндалевидными глазами, которые картинно потягивали свои сигареты, всё еще игриво поглядывая, шокирует ли их спутницу подобная выходка или уже нет. А Рия громко хохотала, закрывая глаза рукой, и повторяла нарочито низким, будто мужским голосом Сувана: «Могу, могу, могу».
«Конечно же, может, – думала она. – Может, так же, как храмовые дети могут гонять в футбол и сражаться за право сесть за первую парту в её классе. Может, так же, как и призраки могут жить в маленьких домиках и пить „Фанту“, может, как прекрасный лотос, умеющий распускаться с рассветом в самых грязных водах…»
– Вы очень любите жертвовать собой, – произнес Суван, выпуская очередное облако дыма в сторону.
Рия вопросительно приподняла брови, восприняв фразу своего собеседника достаточно лично.
– Я не имел в виду, вы – женщины, – продолжил он свою мысль. – Я говорил о вашей религии. Пойми меня правильно, я уважаю религиозные взгляды всех в этом мире, но никогда не пойму это странное преклонение перед жертвой.
– Ты хочешь сказать, что Христос – это жертва? – побледнела Рия от подобного вопиющего обвинения.
– Его жертва мне понятна, и, безусловно, она бесценна, но в этом-то и суть.
– Суть нашей религии?
– Нет. Суть религии, в целом. Религия – это фундамент, формирующий наше сознание. Оттого ты и думаешь, что аскезы приближают тебя к духовному, ведь ты много лет смотрела на фигуру страдающего человека, в тело которого вонзили гвозди. Но так ли это на самом деле? Или ты просто напоминаешь сама себе фигуру распятого Иисуса, когда приносишь очередную жертву?
Суван говорил без обвинений, без желания обидеть или просто показаться мудрее, но его вопрос задел Рию пулей, пролетевшей между ребер.
– Знаешь, я не глубоко православная, но что-то в этом есть, – задумчиво произнесла Рия, рассматривая дым от сигареты, таявший на глазах.
– Я просто интерпретирую твои слова, – уверенно произнес старший монах. – Получается, что по-твоему жертва всегда приносится во благо. Только это не всегда так.
Рия посмотрела на молчаливого Тассна, который кивал головой, соглашаясь с Суваном, и медленно выпускал губами дым. Она догадывалась, что старший монах говорил о себе, но не догадывалась, о какой именно жертве велась речь.
– Мы все еще говорим обо мне?
– Знаешь, – продолжил мужчина, прерывая полет мыслей Рии. – После смерти Каравек я поклялся, что
