Сборник - Меридіани (На украинском и русском языках)
Наконец лес кончился. Совершенно неожиданно, безо всякого перехода в кустарник или мелколесье. Впереди расстилалась степь. Вдали виднелось распаханное поле, а еще дальше — аккуратные маленькие домики.
— Вот я и дома! — закричала девушка радостно.
Она благодарно поцеловала его в щеку, и он осторожно опустил ее на землю.
— Спасибо тебе, добрый великан! Я буду помнить тебя. Ты такой добрый! Надеюсь, что и мир будет добрым к тебе! Прощай!
Она повернулась и побежала через поле. Ноо смотрел вслед. Ему было почему-то грустно и чуть тоскливо.
Вдруг что-то яркое озарило верхушки деревьев, те заискрились изумрудными каплями, по стволам пополз рубиновый свет. Воздух наполнился стрекотом, появилось множество странных, никогда не виданных существ с блестящими, словно слюда, крылышками. Они были пурпурными, голубыми, аквамариновыми, оранжевыми.
А на полянах яркие прекрасные растения начали раскрывать чашечки, развертывать тугие бутоны. Какая красота и какой необыкновенный запах!
— Цветы, — сказал Ноо.
Он задыхался от обилия впечатлений. Что с миром делается?
Он посмотрел вверх и все понял. Из-за горизонта медленно выкатывался невиданный сверкающий расплавленный шар. Он слепил, на него было трудно и радостно смотреть, он поднимался по невиданному голубому небу.
Ноо посмотрел на свое тело, на свои могучие руки. Сжал и разжал крепкие пальцы… Он не превратился в животное!
Когда он шел обратно, повсюду видел мелких жалких тварей, поспешно закапывающихся в землю.
Рогнеда Тихоновна Волконская
ТЕНИ ВОЙНЫ[1]
1
Ковров вошел в свою квартиру и ощутил приятную прохладу и тишину. Всю дорогу он был под впечатлением встречи с моряками, мысленно снова и снова возвращался к Калининграду, Он вспоминал задушевные беседы с веселыми и деловитыми парнями и ему не терпелось обобщить свои наблюдения. Сюжет новой книги почти оформился. Это будет документальная повесть о подводниках. Ни о чем другом он сейчас думать не мог.
На полу в передней валялась груда газет и два письма (почтальон бросал корреспонденцию через специально сделанную прорезь на входной двери). Ковров собрал почту и отнес в кабинет. Вскрыл письмо от жены. Она путешествовала по Крыму.
“Так, дней через пять она уже будет дома”, — обрадованно подумал он и взял другой конверт.
Второе письмо было от незнакомого Коврову Стабулниека. “Уважаемый товарищ Ковров! У меня есть для Вас сообщение. Возможно, оно Вас заинтересует. Я несколько раз звонил Вам, но телефон молчал. Пожалуйста, позвоните мне, когда сможете со мной встретиться”. Тут же был указан телефон.
Лаконичность письма заинтересовала Коврова. Не откладывая, он позвонил.
— Товарищ Стабулниек? Говорит Ковров. Я получил Ваше письмо. Так… Так… Да, если можете, приезжайте сейчас.
Не прошло и двадцати минут, как раздался звонок.
— Товарищ Стабулниек?
— Он самый.
— Петр Янович, преподаватель университета, — отрекомендовался Стабулниек.
Это был человек лет пятидесяти пяти, полный, с большим покатым лбом и седыми волосами. Он не без интереса оглядел кабинет.
В углу стояла модель фрегата. Казалось, что его орудия вот-вот ударят в вошедшего прямой наводкой. А на картине, что висела в простенке, был изображен бой эсминцев.
— Это почти с натуры, — пояснил Ковров, кивнув на картину. — Мой брат командовал этим кораблем. А картину нарисовал его штурман. Оба погибли в конце войны. Вот свидетельство тех дней, — Ковров показал на осколок снаряда, вправленный в янтарь.
Да, здесь каждая вещь напоминала о войне. Даже сухие кленовые листья были поставлены в снарядную гильзу.
— У вас, как в музее обороны… Вы, наверное, все книги посвящаете войне? — тихо спросил Стабулниек.
— Да, Петр Янович!
Ковров указал гостю на кресло. Сам сел по другую сторону письменного стола. Стабулниек как-то улыбнулся, чувствуя неловкость. Молчание несколько затянулось. Ковров предложил ему папиросу.
— Спасибо. Привык к трубке.
Он достал маленькую прямую трубочку, ловко набил ее табаком и закурил.
— Так вот, Анатолий Николаевич, я прочел вашу документальную повесть “Осада Кенигсберга”. Знаете ли вы, какова судьба картин, оставленных в Риге?
— Нет, не знаю.
— Мне кажется, что я случайно коснулся этого дела. Я видел Эберта. Так звали одного эсэсовца, который сопровождал груз. Это было в Восточной Пруссии. Случилось так, что в начале сорок четвертого я попал на работу в имение барона фон Руиха. Здесь незадолго до освобождения мне вместе с другими рабочими имения пришлось ремонтировать мост. Однажды остановились у моста два грузовика с плоскими ящиками и “оппель”. Стали ждать, пока мы починим мост. Работа наша уже подходила к концу. Пассажиры легковой машины вышли и стали прохаживаться по обочине дороги. Их было двое. Один из них был в штатском — в черном драповом пальто с каракулевым воротником. Держался он поодаль от попутчика. Вид у него был какой-то расстроенный и грустный. Я решился попросить у него сигарету. Попросил по-немецки. Он всмотрелся в меня пытливо и спросил:
— Вы латыш?
— Да, рижанин.
Тогда он торопливо заговорил по-латышски:
— Слушайте меня внимательно. Я рижский художник Саулитс. Я спрятал в Риге очень ценные картины западноевропейских художников. Как только сюда придут советские войска, сообщите об этом сразу же. Понимаете, сразу же…
Тут к нам приблизился его спутник, эсэсовский офицер. Я пытался обратить на это внимание художника, но он не заметил моих знаков.
— Место тайника обозначено на картине, которую я написал перед отъездом из Риги. Она дома и называется…
Эсэсовец не дал ему договорить.
— Что это значит, профессор? Я все понял. Не удивляйтесь. Я рижский немец. Вы спрятали картины? Зачем?
— Эти картины некогда принадлежали мне, господин Эберт.
Саулитс молча отошел в сторону. Тут Эберт заорал на меня:
— Пошел вон!
Я юркнул в толпу рабочих, а Эберт направился к Саулитсу.
Вскоре мост починили, и машины уехали.
На другой день началось отступление немцев. Мы прекратили работу в имении и попрятались. Когда наши войска взяли имение фон Руиха, я сразу же пришел к командиру полка, занявшего имение, и рассказал ему о просьбе Саулитса. Он выслушал меня и сделал записи в блокноте. Сказал, что мое сообщение перешлет в Ригу специальной комиссии по розыску ценностей, разграбленных немцами. Очень меня благодарил.
