Лев Успенский - В мире фантастики и приключений. Тайна всех тайн
— Мне остается поблагодарить вас, Федор Степанович, — сказал он. — И извиниться за беспокойство.
— Мой рассказ прояснил что-нибудь?
— Очень мало, но спасибо и на том. В таком деле сведения приходится собирать по крохам. В сумме они могут кое-что дать. И помочь следствию.
— Сейчас вы, наверное, направитесь к Добронравову?
— Нет, сначала к Лозовому. Добронравов живет не в Москве. Он должен приехать сегодня вечером.
— Понимаю.
— И вот еще что, Федор Степанович. Прошу вас никому не сообщать о нашем разговоре. Если речь зайдет о Михайлове, а это обязательно случится, то скажите, что вы знаете о его смерти, но не говорите о самоубийстве. Я начинаю думать, что об этом не будет сообщено вообще.
Нестеров пристально взглянул на Афонина:
— Почему вы так думаете? Если это не секрет.
— Есть кое-какие соображения на этот счет.
— Значит, секрет. Ну что ж, вам виднее. Со своей стороны, обещаю молчать.
— Благодарю вас! Пока до свидания!
— Пока? Значит, вы думаете, что я могу понадобиться?
— Всё может случиться.
— Всегда к вашим услугам.
Сев в машину, Афонин попросил шофера снова ехать на Большую Полянку.
Надо предупредить Иванова о том, что необходимо молчать о самоубийстве Михайлова. А затем придется ехать в гостиницу «Москва» и постараться пресечь слухи.
Чутье оперативного работника подсказывало Афонину, что в деле Михайлова лучше сохранить в тайне обстоятельства его смерти.
Он не мог бы сказать, что именно в рассказе Нестерова насторожило его, но был уверен — что-то тут неладно.
Разбираться сейчас в своих подсознательных ощущениях Афонин и не пытался. Он знал, что ясность придет сама собой потом, когда мозг как бы переварит сообщенные ему сведения. Так бывало у Афонина всегда.
Сделать вес возможное, чтобы сохранить тайну, — ближайшая задача. Ну а если впоследствии окажется, что он ошибся и хранить ее нет никакой необходимости, то ничего плохого от его действий произойти не может.
Иванова он застал дома и тотчас же получил его обещание молчать. При этом бывший комиссар не задал даже ни одного вопроса.
В гостинице Афонин с удовлетворением узнал, что фамилии самоубийцы никому не сообщали, да никто ею и не интересовался. Проинструктировав директора о том, как он должен поступать в дальнейшем, если появятся корреспонденты газет, Афонин ненадолго заехал в управление, пообедал, а в пять часов дня вошел в подъезд дома па бульваре Гоголя, где жил Лозовой.
Дверь открыла пожилая женщина, как выяснилось потом, — мать Лозового.
— Александра нет дома, — ответила она на вопрос Афонина. — Немного не застали.
— Вы не можете сказать, когда он вернется?
— Думаю, что не скоро. Он ушел в гостиницу «Москва» повидаться с товарищем.
— А с кем именно, вы случайно не знаете?
— Знаю, с Николаем Михайловым. Воевали вместе. А вы, очевидно, тоже его фронтовой товарищ?
Афонии улыбнулся. Просто удивительно, как все, с кем бы он ни встречался, безошибочно угадывают в нем недавнего фронтовика.
— Нет, Александр Петрович меня не знает, — сказал оп. — Я действительно фронтовик, вы угадали. И мне очень, просто до зарезу, нужен товарищ Лозовой. Давно он ушел?
— С полчаса.
— А больше он никуда не собирался пойти?
— Кажется, никуда.
— В таком случае разрешите мне подождать его. Я думаю, что он скоро вернется.
Женщина с удивлением взглянула на Афонина.
— Пожалуйста, войдите! — сказала она. — Но я не думаю, чтобы он скоро вернулся. Фронтовые друзья…
— Видите ли в чем дело, — сказал Афонин. — Я точно знаю, что Александр Петрович не застанет Михайлова.
— Вы у него были?
— Нет, но я знаю точно.
— Если так, то конечно. Вот сюда, пожалуйста!
Она провела гостя в чисто прибранную комнату и оставила его одного.
— Уж извините! — сказала она. — Но у меня обед на кухне…
— Не церемоньтесь со мной, — попросил Афонин.
Как он и предполагал, ожидать пришлось недолго. Лозовой явился через пятнадцать минут. Афонин слышал, как мать, открыл ему дверь, сказала о нем. Ответа он не расслышал.
Лозовой пошел в комнату быстрой походкой, высокий, по-военному подтянутый, не только не на костылях, как ожидал Афонин, но даже без палки. Видимо, протез был сделан хорошо, и Лозовой успел к нему привыкнуть. На вид ему было лет тридцать, может быть даже меньше. Молодое лицо старила глубокая морщина между бровями и седая прядь в густых каштановых волосах, зачесанных на косой пробор.
Афонин сразу понял, что его визит неприятен Лозовому. Было очевидно, что он сильно расстроен и не расположен беседовать с кем бы то ни было.
Первые же его слова подтвердили это.
— Простите меня… — начал он, но Афонин поспешно перебил его.
— Я всё понимаю, — сказал он. — Вас расстроило известие о смерти вашего друга. Но я явился к вам как раз по этому самому поводу.
— Кто вы такой?
Афонин протянул свое служебное удостоверение. Брови Лозового сдвинулись, и складка между ними стала еще глубже.
— Мне сказали в гостинице, что Николай Михайлов скоропостижно скончался.
— Вам сказали правду.
— Тогда при чем здесь вы?
— Мне нужно, даже необходимо поговорить с вами. Если разрешите, сядем вот тут.
— Ах да, конечно! Извините меня. Я совсем забыл о том, что вы стоите.
— Ничего! Мне это понятно.
Когда оба сели, Лозовой нервным движением потер лоб.
Афонин вспомнил, что об этом жесте упоминал в своем рассказе Нестеров. Видимо, это была постоянная привычка Лозового.
— Вчера вечером, — сказал он, — Николай позвонил мне, сообщил о своем приезде в Москву и просил зайти. Мы договорились встретиться сегодня около пяти.
— В котором часу он вам звонил?
— В начале двенадцатого.
— Каким тоном он говорил с вами?
— Не понимаю вашего вопроса. Самым обыкновенным.
— Его просьба о свидании не звучала так, что ему необходимо видеть вас как можно скорее?
— Нисколько! Я же сказал, что мы договорились встретиться в пять часов.
— Он согласился на это охотно?
— Даже предложил сам. Я звал его к себе с утра, но он сказал, что раньше пяти не сможет освободиться.
— Почему же вы пошли к нему, а не он к вам?
— Право, не знаю, так вышло.
— Это очень важно, то, что вы рассказали!
— Почему важно?
— Это доказывает, что Михайлов вчера вечером не думал о смерти. Не удивляйтесь моим словам. Через несколько минут вы поймете всё. Вам сказали, от чего он умер?
— Ничего не сказали. Даже в какую больницу отправлено тело, они не знают. Возмутительное равнодушие! Я откровенно высказал директору гостиницы всё, что о нем думаю.
