Сергей Мстиславский - Крыша мира
— Тем сильнее мое желание: дайте же мне побыть в преддверии могилы, Рахметулла.
Татарин помолчал, словно раздумывая.
— Хорошо. Я доложу о вашем желании беку.
— Лишнее беспокойство, Рахметулла. Вы читали фирман, там сказано ясно: показать все, что пожелает…
— Даже если бы вы пожелали посетить гарем Каршинского дворца? Советую использовать для этой цели фирман: наследник престола, молодой Каршинский бек, окружен красавицами.
— Красота, открытая приказом? Вы шутите зло, Рахметулла!
— После полудня Рахим проведет вас к тюрьме, — отрывисто бросил татарин. — А к вечеру не выехать ли вам на ястребиную охоту? Фазаны не перевелись еще в окрестностях Каратага. Вы, помнится, любите этот спорт?
* * *Ехать пришлось недалеко: зинданы, числом три, расположены на северной окраине Каратага, на пустыре. Кругом жилья нет.
— А у нас на Западе главные тюрьмы строят посреди города: чтобы труднее было убежать…
Рахим улыбнулся:
— Из зиндана нельзя убежать, таксыр. Мы даже не сторожим зинданов: охрана живет около, на тот только случай, если бы вздумал кто отбить заключенных… А сами они… Зачем говорить — сам увидишь.
Невысокая полуразвалившаяся ограда. По сторонам покривившихся дряблых ворот два небольших домика. Здесь живут стражники. С десяток их, вооружившись тяжелыми длинными коваными копьями, двинулись с нами. Смотритель, глухой, с провалившимся носом старик, вытащил из сторожки гремучую связку ключей и повел нас к невысоким, как подлинные могильные насыпи, холмикам: бухарские тюрьмы подземны. Миновав первые два, мы остановились у чугунного огромного круга, закрывавшего вход в третий зиндан; он был заперт висячим замком с человечью голову размером.
— Почему ты хочешь показать нам этот, а не первые два?
— Приказ Рахметуллы, — прошамкал смотритель.
— Мы покажем все три, если пожелаешь, — быстро перебил его Рахим. — Твоя воля, таксыр. Прикажи — мы откроем и те. Но этот главный.
— Почему главный?
— Здесь главные преступники Гиссара: вся шайка Кара-батыя, киргиза с Алая; больше ста душ вырезал, еле поймали; не люди — звери; потом — фальшивомонетчики; один — оскорбитель веры…
— Чем оскорбил?
— Муллу взял за бороду, таксыр.
Замок тем временем сняли. Караульные и приехавшие с нами джигиты Рахметуллы, оттеснив Гассана, Саллу и джевачи, подымали у самых моих ног литую тяжелую крышку.
— Чем же они дышат там?
— А вот видишь — ходы для воздуха, таксыр.
В самом деле: по сторонам крышки круглели три отверстия с кулак величиной.
Плита приподнялась, взвизгнув ржавыми петлями.
Из черного раскрывшегося жерла пахнуло нестерпимо тошным, стоячим запахом — гнилья, плесени, человеческого кала и давленых клопов.
Я невольно отшатнулся, но сильный толчок в спину сбросил меня вниз. И в тот же миг грузным гулом ударила, захлопнувшись вновь, чугунная крышка.
Я скатился в груду копошащихся тел. Гниль перехватила дыхание. Под самым ухом скрипуче волоклась, стуча звеньями, цепь. Кто-то схватил меня за плечи. По лицу скользнула шершавая, заскорузлая ладонь.
— Здесь! — крикнул хрипло гортанный голос. — Здесь! Торопись, Кара-батый.
— Держи крепче, — отозвался из темноты второй, близко, совсем надо мною. — Да ударь его на всякий случай по виску накандальником.
— Бей сам, — ответил державший меня. — Сговор с тобой — мне ничего не обещано.
Я рванулся и упал, увлекая тяжелое, навалившееся на меня тело. Гремя, поволоклась за нами цепь. С коротким ругательством кто-то, подбитый ею, рухнул на нас, запутав мне лицо зловонными липкими лохмотьями бешмета. Под моей рукой что-то прогнулось и хрустнуло. Ребра!.. Пальцы ушли в вязкую смрадную массу.
— Посторонись, сволочь! И трижды сорок раз сволочь! — кричал в надрыв голос Кара-батыя. — Свалялись в кучу, гады!.. Я не могу ногою переступить! Вы слышали приказ: по стенкам!..
Наверху загрохотало. Косой луч света ударил в прощель вновь раскрывавшегося отверстия… Рахим с саблей в руке соскочил на дно зиндана.
— Кто убил? — крикнул он диким, неистовым вскриком.
Зиндан стих. Сразу.
— Копейщики!
Десяток стальных жал соскользнуло в жерло, нависая над нашими головами.
— Кара-батый, — глухо прошелестело от стен. — Кара-батый… Отвечай же, Кара-батый… К тебе слово…
В двух шагах от меня (я лежал не шевелясь) отделился от клубка перепутавшихся тел приземистый широкоплечий киргиз. Он протянул Рахиму свободные от цепей руки и произнес чуть дрогнувшим голосом:
— Я не виноват, таксыр. Уллуг-хан передернул цепь и свалил всех в одну кучу: разве в потемках найдешь сразу из ста блох ту, на которую тебе укажут при свете? Ты поторопился отвалить кры…
Дзиг!.. Неожиданно и быстро Рахим взмахнул саблей. Киргиз упал, без звука, ничком.
— Нашли вы его? — донесся сверху голос Жоржа; сразу я не узнал его. — Да пустите же, вам говорят: я посмотрю сам.
Державший меня человек разжал руки, как только подняли крышку. Он лежал сейчас недвижно, как мертвый. Я сбросил с лица лохмотья второго соседа и встал на ноги.
— Храни, Аллах! Ты жив, ты не ранен, таксыр… — шагнул ко мне Рахим.
Я покачал головой: за голос свой я не мог еще поручиться.
— Вот он где, Уллуг-хан! — нагнулся внезапно Рахим. — Не спрячешься, падаль! Твой путь — за Кара-батыем!
Он взмахнул клинком. Я остановил руку:
— Не торопись, Рахим-бай! Мы еще поговорим с Уллуг-ханом. Прикажи лучше дать огня: раз уж я здесь, я осмотрю зиндан изнутри.
— Ради Аллаха, подымайся скорее, таксыр. Подумать только: упасть к этому зверью, из которых каждый готов выпить кровь собственной матери.
— Огня, Рахим! Не заставляй меня приказывать дважды.
Рахим дал знак. Фонарь был, очевидно, наготове: его спустили мгновенно. Внутренность тюрьмы осветилась.
Мы стояли на дне обширной, конусом сужавшейся вверх, глубокой ямы. Пол и стены облицованы были скользким заплесневелым плитняком, так что подняться по наклонной стене к выходу действительно не было никакой возможности. На аршин от пола в плиты стены вделаны два огромных кольца; от кольца к кольцу — толстая — звено в три пальца — цепь, извивами своими загромождавшая пол подземелья. К звеньям ее обручами, запаянными на пояс, прикованы, тесно, вплотную друг к другу, люди; каждое движение тянет за собою по цепи всех остальных. На руках — кандалы, подтянутые к той же цепи, так что поднять руку можно на уровень рта — не дальше; на ногах — колодки или кандалы. Пол густо покрыт испражнениями; на стенах, на кучах кала, на полуистлевшей от сырости одежде заключенных — кучами ползают насекомые. Особенно много клопов: стены местами рыжели огромными квадратами, сплошь покрытыми ими.
