Петр Сергеев - Когда открываются тайны (Дзержинцы)
— Чистой крови игрунок... От жеребца, что в епископской упряжке ходит... Того кличут сызмальства Пятнашом из-за звездочки на лбу... — Старик стал жаловаться, что лошадям дают малые порции корма, особенно не жалеют молодняк.
— Н-да, — произнес Бородин, нахмурившись.
— Такой крови цены нет, — по секрету сообщил мне конюх, отпуская жеребенка в стойло. — Ежели в силах, дайте, говорит, указку, чтобы на особое довольствие жеребеночка поставили. Когда служил у епископа, подкармливал его... Вот он и увязался за мною, сюда перебежал. И отдавать жалко, и кормить нечем...
— Вы хотите сказать, что во всем городе остался не осмотренным только один меченый белым пятнышком конь? Тот самый, что у епископа?
Потемкин не скрыл довольной улыбки:
— Не совсем так! Удалось осмотреть и у епископа! Установил: в воскресенье утром их Пятнаш был на выезде.
— Ясно... — Бородин после некоторого раздумья добавил: — Теперь остается узнать, кто управлял этой породистой лошадкой.
— Я уже наметил план, но тут нужно время...
— Да, это белое пятнышко, товарищ Потемкин, может оказаться темным пятном кое для кого, — сказал Сергей Петрович, дружески пожимая руку своему боевому товарищу.
ГЛАВА XVI
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ФАН ДЕР ФЛИТА
Сергей Петрович мог бодрствовать всю ночь, не смыкая глаз. Но минуты восхода солнца действовали на него магически. Веки закрывались сами собою. Голова тяжелела. Хоть один часок поспать, а там можно и опять за дело... А делам, кажется, не было конца.
Бородин собрал исписанные листы в отдельную папку, и, преодолевая усталость, водил рукой:
«В центре нашего внимания теперь епископ Прокопий. Но главное пока неуловимо: банда Иванова. Увеличение численности войсковых частей, преследующих Иванова, не решило задачи. Нужны новые методы борьбы с бандитизмом...»
В комнате посветлело. Вощеная трофейная бумага блестела, но глаза не воспринимали света. Наконец рука остановилась. Из ослабевших пальцев выпала ручка. Голова опустилась на край стола.
В дверь тихо постучали. Не дожидаясь ответа, вошла Любочка. Дежурный матрос проводил ее глазами, остановившись на пороге.
Любочка тут же обернулась к матросу:
— Спит.
— Это хорошо, — прошептал баском матрос, — поспать тоже надо. Только вот в шесть ноль-ноль приказано подать тачанку.
Он вынул из внутреннего кармана бушлата часы на боцманской цепочке и издали показал их Любочке. На часах было без пяти шесть.
Матрос вдруг лихо тронул свой черный, как воронье крыло, ус:
— Я мигом слетаю в караульное, принесу кипятку, а ты ему на стол поставишь. Потом и разбудим.
Дробно стуча коваными каблуками по ступенькам лестницы, дежурный удалился. Любочка сделала бутерброд, достала из своих запасов кусочек сахара.
Матрос вскоре вернулся с горячим чайником. Любочка наполнила кружку и осторожно поставила на край стола морковный чай. Опустила в кружку сахар.
Зазвонил телефон. Любочка потянулась к трубке, и в это мгновение ее рука встретилась с полусонной крепкой рукой Сергея Петровича. Он погладил своей широкой ладонью чуть влажные пальцы маленькой девичьей руки. Любочка притихла, следя за тем, как Сергей Петрович все крепче и вместе с тем нежно сжимал ее руку, затем отвел ее в сторону и опустил на стол, все еще не выпуская. Поднял трубку другой рукой. Сколько это продолжалось? Минуту, две, больше?.. Пожалуй, все время, пока начальник разговаривал. Но эти мгновения прервались, чтобы остаться в памяти навсегда. Сергею Петровичу вдруг стало неловко. Он зачем-то стал поправлять кожанку и, стараясь придать словам официальный тон, опросил строго:
— Почему так рано пришли?
— Работа осталась с вечера...
Любочка положила на стол маленький браунинг, как бы давая знать, почему она не успела вчера допечатать бумаги.
— Оружие оставьте у себя. Стрелять научим. Так надо.
Любочка привыкла верить словам начальника. Надо так надо.
— Вот чай, — смущенно пряча глаза, зачем-то пояснила она. — Морковный чай. Свежий.
Когда Бородин взялся за кружку, девушка выбежала из кабинета.
Сергей Петрович залпом выпил чай, резко повел плечами, потом распахнул дверь балкона. Ворвался весенний влажный ветер. Серебристая гладь Днепра переливалась на солнце. Внизу дыбилась неравными крышами проснувшаяся улица. Поперек улицы на ветру качался лозунг: «Моряк, не спи во тьме ночной: шпионы ходят за тобой!» Но Сергей Петрович глядел куда-то поверх плаката. Он не замечал идущих по улице людей.
— Как хорошо! Как хорошо! — прошептал он.
— Денек будет что надо, товарищ начальник, — пробасил подошедший сзади Китик. Он накинул на плечи командира плащ, доложив: — Тачанка в полном порядке, ручной пулемет, как часы, кони, что звери. Товарищ Лукин дожидается внизу.
Сергей Петрович вместе с Китиком рассовал по карманам гранаты.
— Это для особой надобности. А сейчас — на телеграф!..
Они прошли через приемную, даже не взглянув на счастливую Любочку, которая за минуту до этого гляделась в маленькое круглое зеркальце, подаренное отцом.
Когда бойцы Особого отдела, суровые и занятые своим делом, уехали, Любочке стало стыдно своих мыслей, и она резко застучала по клавиатуре машинки, заглушая песнь своего сердца.
Глаза ее то вспыхивали ясным светом, то гасли в испуге. «Сегодня встреча с отцом. Что же придумать?..»
* * *Демидов зашел в кабинет своего заместителя, когда тот, склонившись над микроскопом, старательно рассматривал расщепленный стебель какой-то травки.
— Теперь я верю в чрезвычайную рассеянность ученых мужей: в такое время вы занимаетесь камышом?
— Для науки, голубчик, всякое время суток впору, лишь бы доискаться истины. А истина близка: камыш даст целлюлозу.
— Не знаю, что даст вам камыш, а жаба вам, как говорят на Украине, сиську даст!
Фан дер Флит с озабоченным лицом повернулся к Демидову. Он уже привык к грубым двусмысленностям начальника. Не желая вести разговор в таком тоне, профессор спросил совершенно об ином:
— Пропуском не интересовались?
Демидов поплотнее закрыл дверь и подсел к старику.
— В могилевскую губернию сейчас отправляют без пропуска. У меня затребовали ваше личное дело, профессор, и под строжайшим секретом предупредили, чтобы я искал себе заместителя.
Трудно было понять: шутит Демидов или говорит серьезно, радуется он или негодует, говоря о таких неприятностях Фан дер Флиту. Глаза Демидова были холодны, злы, суетливы.
Профессор хотел подняться, но не мог: силы оставили его. В последнее время он много наслышался от Демидова о зверствах большевиков, об истреблении интеллигенции органами ЧК, о поголовном бегстве за границу ученых, художников, писателей из Москвы и Петрограда.
