Вячеслав Демченко - Обреченный мост
— Отже, такі кляті? — сурово нахмурился Руденко, обернувшись на пленных.
К наружности хрестоматийного Бульбы суровость эта — косматая бровь, сползшая на кровянистый от бессонницы глаз, и сердито собранные в «курячу гузку» губы под тяжёлыми усами, — подходила как нельзя кстати.
— Мы ж не в охотку, товарищ комиссар! — сразу заскулил, шепелявя разбитыми губами, один из пленных, мужичок не только славянской наружности, но и в советской шинели без знаков различия. — Мы ж по принуждению! — бухнулся он на колени, заметно сторонясь молчаливого татарского большинства.
— Клятые, — подтвердил Беседин. — И заметь: без всякого понуждения и понукания.
Щурясь от табачного дыма, он кивнул в окно, будто там сейчас развернулись события бесконечно далёкого теперь, казалось, 41-го.
— К примеру, тогда и ноги немца тут ещё не было, а они уже карательный отряд учредили. Досрочно, так сказать. Ударники, мать их, — зло процедил Фёдор Фёдорович. — Пришёл сюда фашист только в декабре 41-го, а 7 ноября через Эски-Меджит отступал отряд Чистякова. Уходили, поскольку в Заповедном базовая закладка их оказалась разорённой.
— Предатели поработали, — понимающе кивнул Тарас Иванович.
— Кой там черт, предатели, — пробормотал Беседин. — В 38-м ещё всё вывезли, во избежание, так сказать. Не помнишь, что ли, что тогда творилось?
Комиссар промолчал. Помнил.
Начиная с лета 1931 года, 4-м управлением Генштаба РККА в лесах приграничных округов для каждого будущего партизанского отряда были сделаны закладки с оружием, боеприпасами, минно-подрывными и воспламеняющими средствами. В землю были зарыты толовые шашки, взрыватели, бикфордовы шнуры, патроны и гранаты, не менее 50 тысяч винтовок и 150 ручных пулеметов. Однако в 1937 году тогдашний нарком обороны Климент Ворошилов объявил доктрину: врага Красная армия будет бить «малой кровью на его территории» и никак иначе.
Из этого следовало, что подготовленные партизанские кадры не нужны в принципе. Диверсионная деятельность в тылу врага представлялась неактуальной ввиду молниеносного характера будущей войны. Мысль о диверсионной деятельности на своей, следовательно — оккупированной, территории приравнивалась к пораженчеству.
«Приписные» партизанские отряды и группы расформировывались. Большинство баз с оружием, боеприпасами и продуктами были ликвидированы накануне войны.
Сам Тарас Иванович, бывший в 34-м году уполномоченным Крымского обкома по организации партизанского движения, немало удивился в 41-м году, получив «старое» мобилизационное предписание по плану «Д».
План этот в отличие от плана «М» предназначался лицам, оставляемым на оккупированной территории для организации диверсионной деятельности. Той самой деятельности, которую начштаба РККА маршал Тухачевский так недавно ещё называл «подлыми» и «не нашими» методами ведения войны.
А ещё услышал тогда товарищ Руденко из уст Первого крамольное: «Ты мне только дурацких вопросов, Тарас Иваныч, вроде “А где же наша несокрушимая?” не задавай. Вон, видел, по коридору хлопец винтовку волочил с рукой перевязанной? От своих отбился, не нашёл куда умнее прийти, как в обком. Так вот, это она и есть. Несокрушимая и легендарная. Хорошо ещё, я его перехватил, а не… — добавил Первый, покачав головой. — Так что, Тарас, план “Д” теперь, как Ильич говорил, “всерьёз и надолго…”».
Руденко очнулся от мгновенных воспоминаний. Тем временем Фёдор Фёдорович стукнул кулаком по газете, развёрнутой на столе: «Мы, татары, даём слово бороться со стадом евреев и большевиков!..»[47]
— И того, скажу тебе, мало. Фашистам они, сволочи, предъявили уши и носы наших партизан! Преданность, понимаешь, «Гитлер-эфенди» засвидетельствовали. Делом, так сказать, оправдали. Так что, — Беседин брезгливо смахнул газету ладонью. — Панькаться нам с ними не пристало. Да у нас и своих забот полон рот.
Фёдор Фёдорович выманил той же рукой двух «православных» полицаев из толпы «правоверных» в красноармейских шинелях без погон.
— Откуда, изверги?
— Да какие ж мы изверги… — засуетился было невзрачный, сутулый мужичонка со спитой рожей, прижимая к груди гражданский картуз, спешно сорванный с головы. — Мы ж люди подневольные! Мы ж, товарищ командир…
— Твоих товарищей я, по закону военного времени, на суку вешаю, — сухо заметил Беседин.
— Я хотел сказать, господин… гражданин, — смешался мужичок.
— Мы только из лагеря, гражданин начальник, — выступил вперед детина в шинели с белёсыми отпечатками ещё петлиц, ростом вдвое выше сутулого и явно больший знаток тюремного обращения. — Нас вчера только в разведшколу определили да на довольствие поставили. Мы тут и не знаем ещё никого, ничего, — оскалил он лошадиные зубы в придурковатой ухмылке, на что, надо понимать, и рассчитывал.
В случае Беседина, впрочем, зря. Насмотрелся Фёдор Фёдорович. Народ нынче в леса повалил самый разный.
— Совсем ничего не знаете? — хмыкнул он. — Это, конечно, плохо. Но с вас и того станет, что вы на службу к врагу определились, — подчеркнул он правильное наклонение грозным тоном. — Добровольно.
Детина оглянулся на карателей позади себя, вопросительно уставился на мужичка. Тот, в свою очередь, смотрел в рот товарищу по несчастью, будто из лошадиной пасти его сейчас раздастся ржание коней всадников Апокалипсиса.
Что отчасти и случилось. Тычок промеж лопаток, которым детина поощрил мужичка, вполне мог сойти и за удар копытом.
«Да уж, чего уж тянуть… — спохватился тот. — Можно ж и не успеть?»
Мужичок, в повадках которого легко угадывался какой-то тыловой либо обозный чин, поморгал и, утерев картузом багровую пемзу носа, заговорщицки наклонился над столом. Бегающий его взгляд наконец остановился на лице Беседина. Взгляд торгаша, боящегося продешевить такой бесценный товар, как собственная жизнь.
— Ну, кой-чего мы знаем, конечно, — зашепелявил мужичок конспиративно. — Где у них, например, амуниция и харчи на дорогу припасены.
Насторожившийся было командир отряда заметно заскучал.
— А… Ну, за харчи спасибо, конечно. Хотя у меня, вон, старший матрос Малахов и без вашей песьей помощи их где хочешь может вынюхать.
Он взмахом ладони отправил несостоявшихся «шпионов» обратно, к стене, пока что внутри комендатуры. Но мужичок, поняв, что продешевил и не выторговал милости, заартачился. Даже вцепился пальцами в столешницу, когда Сабаев ухватил его за шиворот.
— Отправка у них сегодня должна была быть! — визгливо подбросил он на чашу весов в свою пользу. — И я знаю куда!
