Ольга Михайлова - Мораль святого Игнатия
Однако, результат потрясал. Если теперь настой добавить в несколько традиционных соусов, вкус можно изменить радикально. Тут Мишель замер, осенённый сразу двумя новыми мыслями, устроившими затор в его голове. Но ему удалось схватить одной рукой хвосты обеих. Во-первых, неудачные комбинации настоев надо было смешать между собой — это могло породить новые вариации, с которыми можно будет продолжать работать. А во-вторых, новый соус… Зачем ему идти проторёнными путями? Можно изобрести и оригинальный соус на оригинальной основе — прежде всего с сыром и острый томатный. Для этого необходимо вчувствоваться в аромат мяса, сопровождением к которому призван стать соус…
Когда отец Илларий заглянул в закуток к Дюпону, тот колдовал над шестью блюдцами, куда попеременно опускал длинно нарезанные кусочки жареной свинины и напоминал юного Баха, сочиняющего свою первую фугу. Свежайший куриный бульон, ставший основой для соуса, обогащенный разработанным им составом нуждался в наполнении. Мишель последовательно пробовал томатную пасту, мучную зажарку, горчицу, сметану, тертый сыр и лимонную цедру. Тут он разошелся во мнениях с отцом Илларием, который восторженно причмокнул от соуса номер два, тогда как сам Мишель предпочел бы соус номер пять.
Дюпон, поставив на поставец все шесть вариантов, направился к отцу Дюрану, который никогда не отказывался продегустировать его кулинарные шедевры и высказывал глубочайшие знания основ кулинарии. Однако, в аудитории его не было, он ушёл с Дамьеном и Котёнком на корт, в классе же сидел д'Этранж, наказанный за то, что был пойман на списывании, и дружок оного Гастон Потье, который приговорил себя к тому же наказанию просто из солидарности. За полчаса до его прихода они обсуждали возможность вечерней прогулки, Потье грустно обнимал и гладил по плечу раскисшего Филиппа, но тут появился де Венсан, отозвал в сторону д'Этранжа и что-то сказав ему, ушёл. Потье ужаснулся, увидев лицо Филиппа. Оно было белее савана. Откинувшись на стуле, Филипп сделал знак Гастону оставить его ненадолго в покое, дать придти в себя.
Тот тяжело вздохнул, всё поняв.
— Сколько на этот раз?
Филипп, закусив губу, махнул рукой.
Оба сидели в гнетущем молчании, когда пришёл Дюпон. Узнав, зачем Мишель искал отца Даниэля, Филипп изъявил готовность отведать все соусы и вынести суждение, надеясь, что это отвлечёт его от истерзавших его тягот. Ему показалось, что самые вкусные — третий и четвертый, Потье же выбрал второй и пятый. Мишель задумался, и тут услышал неожиданный вопрос Потье. «Как, по его мнению, Лоран де Венсан — умён?»
Дюпон смерил его взглядом и усмехнулся, заметив выражение лица д'Этранжа, словно вступившего в навозную кучу.
— Человек, который не может сложить два и два, наверное, глуп, но когда против него ничего не могут сделать три умника, свободно перемножающие трехзначные числа и даже возводящие их в степень, приходится задуматься, а так ли он глуп, как кажется? Если же вспомнить того римского папу, кажется, Юлия III, который на восторженную реплику какого-то прелата о том, как он восхищен, видя перед собой умнейшего человека, который-де управляет миром, ответил: «An nescit, mi fili, quamtilla prudedtia mundus regatur?»16 — то вообще, о чём говорить? Разве миром управляет ум? Миром правит глупость, дурные похоти да подлецы. Что мы и наблюдаем…
Неожиданно Потье напрягся, задумавшись. После нескольких минут молчания проронил:
— Во время нашей последней беседы я понял, что вы, глубокоуважаемый мсье Дюпон, понимаете и степень, и причины нашей… — Гастон почесал кончик носа, — … неприязни к господину де Венсану. Я не хотел задавать вам сложные для ответа вопросы, но сейчас подумал, что есть вопрос, который задать надо… — Потье резко сменил куртуазную галантность на язык уличного просторечия, — только, Бога ради, не лги, Мишель, лучше ничего не говори, но не ври.
Дюпон молча ждал.
— Сколько он берёт с тебя?
Мишель перевёл взгляд с Гастона на побледневшего д'Этранжа. Оба не шутили. Боже мой…
— Я решаю для него задания по математике и всем точным наукам… — Мишель заметил, как Гастон впился в него болезненным взглядом, — денег он не требовал. Никогда.
Потрясённый Потье пожирал его глазами.
— Да как же… Постой, ты… из бедной семьи?
Мишель пожал плечами. Его отец — чиновник магистрата, судья кассационного суда, семья не купается в деньгах, но на жизнь им вполне хватает. У его бабушки — был ресторан в Дижоне, но после смерти деда его пришлось продать. Деньги в семье есть. Потье задумался, д'Этранж застонал. За два месяца учебы он дважды просил деньги у отца, и трижды — у матери. Выручал его и Потье, тоже просивший для него денег у отца. Гастон грыз перо, о чем-то сосредоточенно размышляя. Наконец резко вскинулся. Раньше он и мысли бы не допустил о подобном разговоре, но последние месяцы что-то изменили.
— Чем меньше неизвестных в уравнении, тем легче его решить. Ты можешь поговорить с Дамьеном? — обратился он к Дюпону, — надо узнать, чего требует эта жаба с него.
Мишель задумался. Спросить-то можно… Но едва ли он получит ответ. Однако…
— Нужно пойти всем троим. Дамьен далеко не дурак, и если мы объясним ему ситуацию — он, если и не раскроет душу, мы ему, чай, не духовники, но прояснить что-то, может, и согласится.
Обдумав сказанное, Потье кивнул. В конце концов, чем они рисковали? Дамьен мог послать их к чёртовой бабушке, а мог и не послать. Пошлёт — ну, сходят они к чёртовой бабушке.
У конюшен они встретили отца конюха, который сказал им, что де Моро в дальнем овине — пошёл туда с полчаса назад. Сокурсники подошли по раскисшей от осенних дождей тропинке к овину, где хранился фураж для лошадей, Потье заглянул внутрь — и отпрянул. Сначала ему показалось, что Дамьен пытается взнуздать лошадь, но потом понял, что замахи кнута де Моро приходятся не по конской, но по его собственной спине. На плечах Дамьена алели багровые кровоподтеки. Потье содрогнулся, но Дюпон, не видя происходящего и держась на расстоянии от всего, связанного с лошадьми, окликнул Дамьена. Тот, как видел Гастон, отбросил кнут и накинул на плечи форменную куртку коллегии. Д'Этранж вообще ничего не заметил, глядя в землю и пребывая в препоганейшем настроении.
Тем временем де Моро, щурясь на свет, вышел из овина и с удивлением озирал сокурсников. Начало разговора пришлось взять на себя Гастону, хоть он и был несколько шокирован увиденным до этого и пребывал в состоянии легкой оторопи. Потье коротко обозначил для Дамьена сложившуюся ситуацию. Некий дворянин, имя которого называть ему не хочется, которого судьба в недобрый час свела с ними, весьма отягощает, по разным причинам, им существование. Не так важно, и они не намерены интересоваться, почему именно он, де Моро, проиграл ему поединок, но есть одно обстоятельство, которое, на их взгляд, ему нет резона скрывать. Что требует с него Лоран де Венсан за молчание? Деньги?
