Ольга Ларионова - Искатель. 1966. Выпуск №2
Подозрительна ему шхуна, а чем — сам толком не знает. Многим. Слишком франтовата для парусника-работяги. Опять же идет непонятными курсами. И антенна на мачте…
Наслышан он о хитрых судах-ловушках, да и читал о них немало. И немцы, и англичане широко применяли их еще в первую мировую войну. Плывет себе по морю эдакое безобидное с виду суденышко, а чуть подлодка противника высунет нос, откуда и пушки, и пулеметы, и глубинные бомбы возьмутся. Огонь, гром, треск — и нет доверчивой субмарины: одни пузыри и масляные пятна на волнах…
Елин скомандовал рулевому новый курс и направил «Нерпу» вразрез движению парусника. Приблизившись к шхуне, подводная лодка обошла ее с левого борта, потом немного отстала и, догоняя, снова перешла на правый борт.
«А это что за надстроечка под фок-мачтой? Не пушки ли там? — недоверчиво разглядывал шхуну Елин. — Да нет, какие там пушки! — возразил сам себе. — Обычные тамбуры.
И команда как команда: одеты кто во что горазд — кто в черном, кто в белом, а один и вовсе в тельнике и закатанных до колен штанах… И по судну слоняются, как не бывает на военных кораблях», В перископ хорошо видно: двое матросов и толстяк в шапке-финке, наверное, боцман, возятся у якорной лебедки на баке, еще двое метут палубу швабрами, а на мостике капитан с биноклем на шее перевесился через поручень и грозит кому-то кулаком.
Расходовать торпеду на парусник Елину было жалко — не стоил он ее, всплыть опасался — вдруг и в самом деле ловушка, и пропустить шхуну был не в силах: не мог он выпустить просто так, за здорово живешь, судно, на флаге которого раскорячилась фашистская свастика. Вот и злился Елин, и дергал без дела и себя, и команду.
Гидроакустик доложил:
— Море и горизонт чисты. Слышу только шумы парусника. Похоже, помпа качает воду.
И тогда Елин решился. Скомандовал:
— Комендорам в центральный пост! Боцман, всплывай!
Море еще омывало палубу, бурлило в надстройке, выливаясь через шпигаты, а Елин, старпом Кретов и комендоры уже выскакивали через рубочный люк на мостик,
На паруснике заметили всплывшую подводную лодку. Поднялась суета. На мачтах прибавилось парусов. Шхуна резко повернула и, кренясь на один борт, понеслась прочь от «Нерпы».
Взобравшись на верхнюю площадку перископа, сигнальщик замахал флажками, вызывая парусник по международному своду сигналов. Под диктовку Елина он передал: «Лечь в дрейф! Команде немедленно оставить судно. Через пять минут открываю огонь!»
Снизу из люка высунул голову штурман. Лицо у него было багровое. Задыхаясь от быстрого бега, он доложил:
— Товарищ командир, парусник радирует открытым текстом по-немецки. Пишет: «Всем! Всем! Атакован красной подлодкой! На помощь!..»
Елин поднял бинокль к глазам и долго рассматривал шхуну. На сигналы она не отзывалась, палуба ее опустела, и на мостике никого не было видно.
— Вот подонки, ослепли они и оглохли, что ли! — выругался в сердцах Елин и приказал старпому: — Открыть огонь!
Отрывисто громыхнул первый выстрел. Это ударила носовая пушка. Елин изменил курс лодки так, чтобы могли стрелять оба ее орудия. К шхуне, однако, близко не подходил — все еще опасался подвоха.
Первые залпы легли с перелетом, следующие поднялись сразу за шхуной.
— Меньше два!.. Беглый огонь! — корректировал стрельбу Кретов.
Море перед парусником вспучилось, выбросило на высоту его мачт медленно опадающие фонтаны. Шхуна завиляла в одну, в другую сторону. Позади ее мостика блеснуло несколько ярких вспышек и густо повалил ядовито-черный дым.
Паруса на мачтах вдруг опали, и шхуна, пройдя какое-то расстояние по инерции, остановилась. Волны и ветер разворачивали ее бортом к подводной лодке. Стало видно пламя, охватившее надстройку за грот-мачтой. В густом дыму беспорядочно метались люди. По фок-мачте парусника поползли пестрые флаги.
— Что они? — спросил Елин у сигнальщика. Тот поспешно листал страницы международного свода сигналов.
— Застопорили ход. Просят разрешения спустить шлюпки и покинуть судно.
— Давно бы так, а то фокусничают, макарки, — удовлетворенно пробурчал Елин и приказал прекратить огонь.
— Отставить стрельбу! Орудия продолжать наводить! — недовольным голосом отозвался старший помощник.
«Нерпа» медленно приближалась к лежавшему в дрейфе паруснику. Его шлюпки были уже на воде, и в них прыгали обезумевшие от страха люди. Возле шторм-трапа, размахивая коротенькими ручками, суетился толстяк в шапке-финке. Длинноногий капитан с пузатым портфелем под мышкой и забытым на шее биноклем торопливо спускался с мостика. Переполненные шлюпки одна за другой отходили от борта шхуны. Матросы гребли вразброд, выбивая веслами каскады брызг, и шлюпки вертелись на месте. По палубе парусника от борта к борту с лаем метался брошенный командой большой черный пес.
Елин поднял руку — сейчас скомандует открыть, огонь по обезлюдевшей шхуне. Но из люка раздался громкий крик штурмана:
— Ловушка! На паруснике люди. Они переговариваются по гидроакустике с подводной лодкой. Слышим ее шумы. Лодка быстро приближается!
— Всем вниз! Срочное погружение! — бешено выкрикнул Елин.
Бухая сапогами по металлической палубе, мимо него к рубочному люку пронеслись комендоры. Следом за ними в люк прыгнул и Елин. В последний миг каким-то боковым зрением он успел заметить крутящийся смерчем столб воды рядом с лодкой. Это открыл огонь «обезлюдевший» парусник.
«Так вот в чем хитрость! Работают в паре: шхуна — приманка, подводная лодка — крючок».
Резко наклонив нос, «Нерпа» стремительно проваливалась в глубину. Гидроакустик непрерывно докладывал о фашистской подводной лодке. Она была где-то близко, над «Heрпой». Несколько раз в отсеках то возникал, то вновь пропадал свистящий металлический гул — это рассекали воду ее вращающиеся гребные винты.
Елин прошел в рубку гидроакустика и надел вторые наушники. Шумы винтов той подлодки слышались очень отчетливо. Потеряв «Нерпу», она рыскала в глубине, чтобы смертельно ударить.
Елин приказал выключить все механизмы и приборы, кроме гирокомпаса, запретил разговоры и передвижения по лодке. Все замерли. Враз наступила та редкая на корабле тишина, когда неожиданно проявляются обычно неслышные звуки: шелест воды, обтекающей борта лодки, гул моторов, работающих где-то в дальних отсеках, какое-то звонкое тиканье, в котором вдруг узнаешь удары собственного сердца.
«Теперь все зависит от выдержки. У кого сдадут, нервы, тому и на морском дне вековать», — сказал себе Елин.
Лицо его напряжено, по щекам стекают ручьи пота. Он не вытирает лицо, боится отвлечься, пропустить малейшее изменение в обстановке. Знает — это смерти подобно. А обстановка меняется непрерывно и с невероятной быстротой. Только что фашист был справа, а вот он уже переходит на левый борт, потом ползет на корму «Нерпы», и ноющий гул его моторов ввинчивается буравами в уши. Гидроакустик с трудом поспевает докладывать направления на вражескую лодку.
