Леонид Млечин - Поединок (сборник). Выпуск 14

— Спасибо, Анатолий, — Бравин захлопнул дверцу и протянул ключи. — До завтра.

— Доброе утро, Олег Сергеевич, — сказал подошедший прапорщик Грузинцев.

— Здравствуй, — Бравин пожал ему руку и кивнул на Алексея: — Прапорщик Грузинцев. Журналист Юганов Анатолий Петрович.

— А мы знакомы, — Алексей кивнул Грузинцеву. — Или забыли?

— От забору и до вичиру, — Грузинцев улыбнулся. — А где ваш приятель?

— В Москве, — Алексей махнул рукой. — Скажите, капитан, а я не могу оставить машину до завтра?

— Надо бы поставить... — Бравин замялся.

— Прапорщик, — Алексей протянул Грузинцеву ключи, прижал руки к груди. — Задвиньте эту тачку куда следует.

Грузинцев взял ключи, взглянул на Бравина, тот кивнул, и прапорщик с нескрываемым удовольствием сел за руль.

Алексей подошел, наклонился и доверительно сказал:

— Прапорщик, оставьте ключи у себя, вечером накатаетесь, только к девяти утра ее сюда пригоните.

Поднялся шлагбаум. Машина с иностранным номером миновала советского пограничника и покатила по мосту на другую сторону. Там тоже поднялся шлагбаум, пропустил «иностранца» и выпустил в нашу сторону «Волгу». Она подъехала к зданию, где ее встретили пограничники.

Из машины вышел мужчина и громко сказал:

— Привет, земляки! — Он протянул документы, открыл заднюю дверцу, помог выйти жене и дочери, потянулся, улыбаясь, оглянулся: — Хорошо в гостях! Как погода на Родине?

— Витя, не будь ребенком! — недовольно сказала женщина. — Какая там, такая и здесь!

— Много ты понимаешь, — рассмеялся мужчина. — Где ты видела такое небо?

Бравин и Грузинцев сидели на КПП за одним столом и просматривали документы.

— Олег Сергеевич, журналист ключи оставил, разрешил до завтра пользоваться, — сказал прапорщик.

Бравин взглянул недоуменно, пожал плечами.

— Да я не к тому, что собираюсь, — торопливо сказал прапорщик. — Нравится он мне, отличный мужик.

— Обаятельный, — ответил Бравин, продолжая работать.

— Вы его хорошо знаете?

— А что тебе? — Бравин бросил на Грузинцева быстрый взгляд.

— Профессия у него интересная, — задумчиво ответил Грузинцев. — Я ведь тоже пишу, — он смутился. — Стихи...

— Ты не помнишь, у нас за последнюю неделю журналисты проезжали? — спросил Бравин.

Вопрос был услышан вошедшим в помещение таможенником.

— Я тоже не помню, — сказал он. — Олег Сергеевич, пойди взгляни. Журнальчики...

— Арсентий Кириллович, грамота на то и есть, — Бравин поднялся и вышел за таможенником.

Приехавший на «Волге» мужчина стоял, повернувшись к машине спиной, и выговаривал жене:

— Ну зачем тебе это было нужно? Стыд-то какой!

Бравин взглянул на стопку журналов, лежавших на капоте, взял брезгливо двумя пальцами несколько штук, приподнял и бросил на место.

— Вот, под твоим небом все нельзя! — раздраженно сказала женщина. — У русских любимые слова: «нельзя» и «не положено».

Бравин подошел, представился:

— Капитан Бравин. — Он посмотрел на бегавшую девочку и спросил: — Извините, как зовут вашу дочь?

— Лялечка! Дочь провозить тоже нельзя?

— Ляля! — позвал Бравин. — Ляля, подойди на минутку.

Девочка подбежала, смотрела с любопытством. Бравин взял ее за руку и сказал:

— Пойдем, Ляля, я тебе красивые картинки покажу...

— Где?

Женщина бросилась к Бравину, вырвала дочь, прижала к себе, смотрела с ужасом и трясущимися губами прошептала:

— Ну, знаете ли!

Девочка вырвалась из рук матери и капризно выкрикивала:

— Хочу красивые картинки! Отпусти! Вот дура!

Интеллигент считал, что выходит на финишную прямую: заменить фотографию в паспорте покойного друга — и последний рывок.

Он знал, что бывший уголовник, официант Родин, сегодня не работает, выждал, пока его жена уйдет из дому, явился без звонка:

— Привет, Лапа, вот и я, как обещал, — и протянул заграничный паспорт и свои фотографии: — Требуется срочно заменить личность.

Родин на приветствие не ответил, долго рассматривал паспорт Юганова, прикладывал к нему фотографию Интеллигента, видно было, что он хочет и не решается задать вопрос, наконец пробормотал:

— А где он... Юганов? — и постучал по паспорту.

— В Москве, — как можно беззаботнее ответил Алексей. — Оформился, я ему заплатил, завтра заявит, что украли...

— Я тебе не верю, Интеллигент.

— И правильно, доверчивы только дураки, — Алексей положил на стол пачку денег, подтолкнул к Родину. — Завтра я уезжаю, Лапа, — он улыбался, но смотрел настороженно. — У тебя золотые руки, сколько паспортов ты линовал, ну еще один, последний.

Родин сполз со стула, встал перед Алексеем на колени:

— Отпусти ты мою душу... Грешен я был, грешен... Но ты же видишь, — он обвел взглядом комнату. — Леша, отпусти.

— Не отпущу, — Алексей вышел из-за стола. Родин, глядя на него завороженно, тоже поднялся. — Я завтра уезжаю, ты остаешься. Живи, Лапа, будь счастлив.

— Счастье... — пробормотал Родин, вновь оглядывая комнату. — Ты знаешь, что это такое?

— Счастье, Лапа, почесать там, где чешется. Родин рассматривал паспорт, вглядываясь в фотографию Юганова, и безнадежным тоном произнес:

— Нет, Интеллигент, не буду...

— Ты что? — Алексей взял Родина за подбородок, приподнял, заглянул в глаза, затем взял со стола деньги, поднес ко рту, сказал: — Бери! Ну?

Родин схватил деньги зубами, глаза его были полны ужаса.

Алексей брезгливо оттолкнул Родина:

— У тебя жена, дети. С таким горбом на свободу не просятся.

Родин еще больше ссутулился, взял паспорт, фотокарточку, начал раскладывать инструмент. Алексей лег на диван.

Когда Родин закончил «работу», Алексей долго рассматривал паспорт, затем спросил:

— Ну как? Годится?

Родин пожал плечами, пробормотал:

— Смотря кто проверять будет...

— Если повяжут, в соседнюю сядешь... Будем перестукиваться.

— Леша, — Родин прижал руки к груди. — Заграничный-то не делал я...

— Не дрожи, — Алексей усмехнулся. — Я пограничников так подготовил, взглянут для проформы, и поднимай шлагбаум... Я для них свой человек... Приятель.

А на КПП шла обычная, повседневная жизнь, пограничники работали внимательно и спокойно.

Трофимов проверял паспорта отъезжающих.

Фотография, лицо, печать, дата выдачи, подписи... Снова фотография, снова лицо, снова печать...

В глазах начинало рябить, фотографии и лица расплывались, становились похожими друг на друга. Ноги у Трофимова затекли, спину ломило, он переминался с ноги на ногу. От монотонности глаза застилал туман, казалось, звучит тихая, успокаивающая музыка, словно колыбельная.