Василий Ванюшин - Старое русло
Алибек подбежал к ней. Лина хотела было спросить о чем-то, но он, протянув руки, крикнул: «Алина!», и она забыла, что хотела спросить.
Потом она сказала, что, кажется, завтра должна ехать — так хочет отец. Алибека это сообщение поразило, как и вчера.
— Завтра? — переспросил он, ошеломленный. — Что значит завтра? Мы же…
— Я не знаю, Алибек, — путанно заговорила она. — Я чего-то боюсь, сама не знаю, чего…
«Я должен решиться, — лихорадочно думал он. — Потом будет поздно. Отец отправит ее, конечно. Если мы скажем ему, он ни за что не согласится… Ну и пусть. Все зависит от нее. Но я должен прежде рассказать ей все — о своем отце, о сокровищах, зачем они мне нужны. Она поймет. Я не имею права скрывать. Лишь бы только не испугало ее слово «басмач».
— Алина! — решился он.
— Алибек! — тотчас откликнулась она, прижимаясь к нему.
На какое-то время он забылся — счастье переполнило его. Но через мгновение мысли вернулись к тому же: «Я должен сегодня сказать…».
Они сели на песок. Алибек заметил, что она смотрит на него как-то испуганно, волнуется — поежилась, застегнула куртку, потом опять расстегнула, взяла его руку и приложила к груди.
— Слышишь?
Сердце на миг замирало и снова начинало биться, будто хотело вырваться. Он не схватил ее, не обнял, как в иной бы раз, а только подумал, опуская руку: «Она понимает, что все это серьезно, и боится за будущее. Я расскажу ей все».
Они сидели на подветренной стороне бархана, ветер сдувал с него песок и беспрерывно посыпал им головы, плечи, ноги. Долго здесь нельзя было оставаться, и Алибек решился:
— Мы должны сегодня сказать друг другу окончательное слово. Но прежде я сообщу очень важное…
Стряхнув с себя пыль, Лина повернулась к нему.
— Только самое важное, — согласилась она. — Остальное — потом…
— Да, самое важное — о будущем. Я до сих пор искал в пустыне сокровище…
— Цветок пустыни! — вспомнила она, улыбнувшись. — Сокровище… Алибек!
— Подожди, Алина! Сначала поговорим серьезно. Я искал сокровище…
— И нашел, — добавила Лина, уверенная, что они думают об одном и том же…
— Нет еще.
— Как! — удивленно воскликнула она. — Алибек, что ты говоришь?
— Подожди, Алина, я все расскажу. Я вижу, что ты не о том, не то думаешь. Я объясню. — Посчитав, что эти слова должны успокоить ее, Алибек торопливо начал рассказывать о своем отце, о его завещании, о поисках сокровищ Джунаид-хана, о своих неудачах и в то же время следил за выражением ее лица.
Лина старалась внимательно слушать, хмурила брови и смотрела прямо перед собой в пространство бесконечной пустыни. Потом на лице ее выразилось недоумение, она удивленно взглянула на Алибека, снова стала смотреть прямо перед собой, нахмурив брови; горькая складка легла от ее губ вниз, — он подумал, что она сочувствует ему, вместе с ним переживает те страдания, которые пришлось перенести ему в страшном подземелье.
— Я тогда сказал тебе, что выбирался из колодца, — это было не так, но тогда я иначе не мог сказать, — оправдывался он. — Я еще не нашел сокровищ. Потом ходил еще раз. Меня постигло страшное разочарование, и все же я не теряю надежды… Я найду эти сокровища…
Он старался угадать, какое впечатление произвел рассказ. В руках у Лины был тоненький жингиловый прутик, руки делали судорожные движения, ломали, комкали этот прутик, а сама она по-прежнему смотрела вдаль. И вдруг вздрогнула.
— Это правда, Алибек?
— Правда, правда, — поспешил он уверить ее. — Никто не знает об этих сокровищах, только я один, да ты теперь…
— Мне все еще не верится, — она повернулась и посмотрела на него, как показалось ему, с мольбой. — Ты все это серьезно, Алибек?.. Скажи, ты пошутил? О, как я хотела бы…
— Да нет же, дорогая! — воскликнул он. — Вспомни, какие у меня были руки. Я их разодрал в кровь. Я пережил долгие страшные часы. Разве это могло быть ради шутки?
— И ты думаешь, что счастье в этом? — руки ее ломали и рвали прутик, глаза беспокойно бегали, как будто она впервые видела пустыню, верила и не верила, что находится здесь.
— Подожди, Лина. Ты еще не знаешь, для чего это нужно. Я много думал, сомневался. Порой мне казалось нечестным… Но ты выслушай и увидишь, что я ничего плохого не делаю, наоборот… Я так люблю тебя и во имя этой…
— Не верю, — Лина вскочила. — Теперь не верю… — Руки ее рвали прутик, он сломался, но концы еще держались на отдельных волокнах; сильно дернув, она разорвала их и отбросила концы прутика в стороны. — Неужели ты не понимаешь, что все, что ты сейчас говорил, это подло, это обман, гадость, оскорбление! Нет, ты не любишь меня так, как я думала, и не сможешь… Ты!.. — она сжала кулаки и приложила к вискам, в глазах ее стояли слезы. — О как жестоко я обманулась!
Она повернулась и бросилась бежать в саксаульник, Алибек догнал ее, схватил сзади за куртку.
— Лина, постой! Я не все сказал.
— Не смейте! Вы… — повернувшись, крикнула она с презрением в голосе и рванулась, несколько пуговиц слетело с куртки — полы ее распахнулись. — Пустите, вам говорят!
Он еще не понял хорошо, что же произошло, не подумал, что это конец, но выпустил из рук куртку.
Лина бежала вся в слезах — не к лагерю, а прямо через саксаульник к руслу Куван-Дарьи. Сухие ветви жестко и больно били по лицу и рукам, порой она прямо набегала на дерево и больно ударялась грудью. В туфли ей набился песок и больно натирал ноги. Но она не останавливалась, бежала, куда глаза глядят. Ей хотелось убежать от того, что было, от себя самой, упасть где-нибудь, выбившись из сил, забыться, чтобы потом, встав, вспомнить, что все это было, к счастью, только во сне…
Алибек, глупо моргая, смотрел ей вслед, потом бросился догонять, осыпая себя проклятьями. Неожиданно его схватил кто-то за руку и остановил. Алибек оглянулся.
Рядом стоял Жакуп.
Алибек вдруг озлился на старика: чего ему надо тут, какое ему дело до него и Лины.
— Уйди с дороги, — сказал он тихо, решительным движением отстраняя руку Жакупа. — Не вмешивайся не в свое дело, смотри лучше за своими верблюдами…
— Нет, стой! — цепко держал его Жакуп, сдвинув брови и ощетинив усы. — Будет разговор… Большой разговор!
Нож басмача
— Я должен поговорить с тобой, Алибек, сын Абукаира аль-Хорезми, — по-казахски, свободно и твердо, внушительно как старший сказал Жакуп. — Надо уйти подальше, чтобы никто не видел нас и не помешал большому важному разговору. Идем!
Жакуп повернулся и пошел, не оглядываясь, уверенный, что Алибек последует за ним. И в самом деле Алибек молча пошел следом. Глупостью было бы сейчас догонять Лину, пытаться объяснить, что нет причины так сердиться, — она и слушать не захочет. Поговорить с ней надо после, когда она успокоится. Так подумал Алибек и в то же время чувствовал, что Жакуп приобрел какую-то таинственную власть над ним. Из его слов «сын Абукаира аль-Хорезми» сразу стало ясно, что старик знает отца Алибека, пожалуй, больше, чем сам Алибек. Что означает «аль-Хорезми»? «Будет большой важный разговор», сказал Жакуп. Обычно молчаливый, загадочный, этот старик вел сейчас за собой Алибека, как на веревочке. После глубокого огорчения и недоумения, вызванного резкой переменой Лины, в душу Алибека вкралось гнетущее предчувствие большой неприятности, почти страх.
