Луи Анри Буссенар - Охотники за каучуком
— Ну-с, милейший господин, на этот раз вы не столь высокомерны, как тогда, не правда ли? А теперь довольно нежностей и обмороков, — пора поговорить и о деле!
ГЛАВА XII
Колонизационные приемы англичан и американцев. — Дикие звери и разбойники. — Видимая покорность. — Планы бегства. — Многочисленные разочарования. — Последствия погружения в ил. — О счастье, могущем произойти от неудачи. — Луш является изобретателем. — Луш превращается в корзинщика. — Каторжники изготовляют каучук. — Непромокаемость. — Успех и безумная радость. — Досады и конечная удача. — На море жидкого ила. — На свободе. — Бандиты с берегов Амазонки. — Союз с мурами. — Цена лассо.
Беглые каторжники и бразильские мулаты волей-неволей должны были примириться с перспективой ссылки на одинокий, затерявшийся среди непроходимых болот остров, и, по-видимому, подчинились этому приговору без особых протестов и возмущения.
Сознавая, что на этот раз сила не на их стороне, и считая себя счастливыми, что им пришлось иметь дело с французом, великодушнейшим из врагов и победителей, они отлично понимали, что им могла грозить несравненно худшая участь. Как англичане, так и американцы непременно применили бы к ним, ни мало не задумываясь, страшный суд Линча и привели бы тут же свой приговор в исполнение. А приговор этот мог быть только двоякий: перестрелять всех или перевешать, в зависимости от того, какой из этих двух способов казни являлся в данных условиях более удобным. Практичные американцы и англичане охотно подсмеиваются над тем, что они называют французской «чувствительностью», которая, как они говорят, очень мила и красива в теории, но вредна на практике.
Чрезвычайно строгие даже у себя дома ко всяческим покушениям на личность и имущество человека, — до крайности нетерпимые в этом отношении вообще, — они становятся совершенно неумолимыми, когда такие покушения совершаются в диких, нецивилизованных странах, где они одинаково обращаются как с хищным зверем, так и с человеком-хищником. Можно ли приручить тигра-людоеда после того, как он уже попробовал человеческого мяса и стал вселять ужас и страх во всем поселении? Нет, нельзя! Значит, остается только убить его.
Можно ли рассчитывать на исправление закоренелого преступника, который в стране, лишенной законов, властей и вооруженной силы, дал полную волю своим преступным инстинктам и совершенно не признает ни собственности, ни святости человеческой жизни? Нет, нельзя! Ну, так смерть и ему!
Но иные страны — иные нравы! И если француз спешит избавиться от зверя-хищника, то на жизнь подобного себе он смотрит далеко не так легко, каким бы преступным и недостойным ни был этот человек. Что же касается известных нам негодяев, то Шарль был вполне уверен, что он поставил их в такие условия, при которых они будут совершенно лишены всякой возможности творить зло.
При иных обстоятельствах он был бы вправе рассчитывать на это, но он не знал неутомимой энергии, необычайной изобретательности и удивительной настойчивости тех людей, с кем имел дело.
Едва только пироги, доставившие каторжников на одинокий остров, успели скрыться из виду, как их притворная покорность воле молодого плантатора мгновенно исчезла и уступила место яростным крикам и проклятиям по адресу этого человека, пощадившего их жизнь. Они поклялись при первом удобном случае жестоко отомстить ему за свое заточение, а в устах подобных людей это было не пустой угрозой.
Ни один из них и не думал приняться за работу. Единственно, что теперь занимало их мысли, это желание найти средства бежать и вслед за тем удовлетворить свое чувство мести.
Бежать! Вернуть себе свободу! Вот что теперь заботило их. Да и почему бы им не бежать отсюда, когда они уже бежали раз и при гораздо худших условиях?
Первоначально все их планы терпели неудачу. Сначала они долгое время бродили, как дикие звери в клетке, по острову, наконец пришли к убеждению, что с обычными и наличными средствами нет никакой возможности преодолеть препятствия, воздвигнутые самой природой.
Прежде всего попробовали построить плот, но оказалось, что на этой густой, клейкой жиже они не сдвинут его с места, это примитивное приспособление, столько раз выручавшее их из беды, здесь не могло им сослужить службу.
Тогда они задумали выдолбить из ствола толстого дерева пирогу. Но у них не было никаких подходящих для этой работы инструментов, а способ, которым для этой цели пользуются индейцы, обходящиеся часто без всяких орудий, не был им известен. Да и в сущности на что им могла пригодиться пирога? Ведь они не знали фарватера узкого извилистого канала, запруженного бесчисленными подводными камнями и мелями, о которые они неминуемо должны были разбиться и потерпеть крушение. А крушение в этом жидком, клейком иле, в этой густой тине, было верной смертью.
Наконец, старик Луш, этот многоопытный каторжник, хитрейший из хитрецов, надумал, после целого ряда неудачных планов и попыток, прибегнуть к довольно остроумному средству.
По берегам острова росла в изобилии арума, из которой жители тропиков плетут корзины для зерна, плодов и всяких иных домашних дел. Из прутьев или лыка этого растения, несравненно более гибких и упругих, чем наш камыш или ивняк, Луш сплел себе пару лыж, похожих на снеговые лыжи, какими обыкновенно пользуются жители северных и полярных стран.
«Если люди могут ходить, не проваливаясь, по снегу глубиной до двух — двух с половиной метров, благодаря такой обуви, которая представляет собой очень широкую площадь, то почему бы она не могла оказаться пригодной и для ходьбы по этой проклятой тине? " — рассуждал не без некоторого основания старый разбойник.
Но результаты этого нового опыта, казавшегося в теории превосходным, оказались плачевными на практике.
Едва Луш сделал пять-шесть шагов по тине, как отчаянно вскрикнул и разом провалился по уши. Но как человек предусмотрительный, он, прежде чем отважиться на опыт, приказал подвесить себя крепкой лианой к ближайшему большому дереву, а конец этой лианы велел товарищам держать в руках. Не будь этой лианы, которая спасла ему жизнь, старого Луша не было бы на свете.
Наполовину захлебнувшегося, облепленного илом, как крокодил, купавшийся в болоте, его вытащили, наконец, на берег.
Но странное дело — эта новая неудача привела старика в превосходное настроение. Вместо безобразной гримасы, обычной для него, нечто похожее на улыбку появилось на его старческой физиономии.
Он проворно разулся, выполоскал свою одежду и стал насвистывать мотив избитой кандальной песенки, которая была его излюбленной музыкой.
