Виктор Бурцев - Зеркало Иблиса

Ягер пожал плечами:

– Нет… Я религиозный человек. Я верю в богов.

– И как это согласуется с ницшеанством?

– Напрямую… Не в этом сейчас дело. Вас не смущает, что мы, люди совсем других… религиозных ориентиров, идем за откровенно мусульманским артефактом? За предметом, который принадлежит к иной, совершенно иной системе ценностей…

– Нет, я же материалист. По крайней мере, по большей своей части.

– А я много над этим думаю… Мне кажется это странным. Фрисснер покачал головой и стал устраиваться на ночлег.

– В вас вскрываются совершенно неожиданные пласты, Людвиг. Я не рискну разбираться в них на сонную голову. Предлагаю лечь спать. Завтра будет весьма нелегкий день, придется много работать.

– Ваша правда, штурмбаннфюрер…

– Капитан…

– А какая разница, если вы в штатском? Фрисснер задумался:

– Философская ночь, Ягер. Это на нас так действует пустыня. И я, наверное, соглашусь с вами, в штатском… нет никакой разницы.

Ягер прокашлялся и тоже начал укладываться на ночлег.

32

Ничего не было, кроме единого вскрика, и вот – они все у Нас предстали.

Скорпион взбежал на песчаный бугорок и резво помчался дальше, словно микроскопический танк будущего с угрожающе поднятым хвостом-ракетометом.

Наверное, так они и будут выглядеть – юркие, непривычные… То ли дело нынешние стальные гробы.

Богер бросил окурок и тщательно затоптал его в песок, потом улыбнулся сам себе: «Пожара боишься?»

В голове продолжало вертеться: «У вас семья, штурмбаннфюрер Богер. Жена, двое детей, мать-старуха. Вы ведь не хотите, чтобы мы лишили их продовольственных карточек?». Откуда дети, какие дети? Правильно сказал ученый, это, наверное, то будущее, которого на самом деле не нужно ждать, которого не будет.

Каламбур – будущее, которого не будет.

«Чертовщина. Больше ни за что не полезу, – решил Богер. – Интересно, что видел сам ученый, если его так приложило?

В любом случае будет что рассказать ребятам. Только, никто не поверит. И надо выбраться отсюда, а ведь еще даже никуда и не забрались, так, на полпути…»

Забарахливший грузовик стоял у Макса за спиной, метрах в пяти. Солдаты ковырялись в моторе, переругиваясь вполголоса и чем-то неприятно лязгая. Словно черный противотанковый надолб, неподалеку на песке сидел проводник Муамар. Он то ли дремал, то ли молился, под тряпками не было видно.

Богеру он не нравился, как не нравится все, чего ты не в силах понять. Сплюнув на песок вязкий желтый комок, Макс поднялся, подошел к проводнику и с удивлением обнаружил, что тот играет сам с собой в миниатюрные шахматы. Фигурки величиной с ноготь были расставлены на складной доске чуть больше ладони, и партия, кажется, началась совсем недавно. Белые потеряли пару пешек, черные – пешку и коня.

– Шахматы? – как можно дружелюбнее спросил Богер, полагая, что это слово по-арабски звучит как-нибудь похоже.

Муамар поднял голову и внимательно посмотрел на подошедшего офицера, как смотрят на забравшееся в огород домашнее животное – без капли злости.

– Шахматы? – повторил смутившийся Богер. Он испытывал странное чувство, словно застал незнакомого человека голым или за каким-то сокровенным занятием.

Муамар утвердительно кивнул. Богер отдал бы голову на отсечение, что араб ухмыльнулся под своей повязкой.

– Можно? – спросил Макс, указывая пальцем сначала на себя, затем на доску.

Муамар снова кивнул, вернул на доску «съеденные» фигуры и пощелкал ногтем по черному ферзю.

– Ты играешь черными? – Богер показал на Муамара, потом на строй черных фигур.

Кивок.

Богер уселся напротив проводника, сложив ноги по-турецки, и решительно двинул пешку.

– Лейтенант играет в шахматы с этим чертовым арабом! – восхищенно сказал кто-то из солдат за спиной. Назойливое лязганье прекратилось – тот, кто возился в моторе грузовичка, бросил свою работу, чтобы посмотреть.

На шестом ходу появился Фрисснер. Он стал в сторонке, широко расставив ноги, и спросил:

– Макс, ты уверен в победе?

– Отнюдь нет. – Богер, который только что потерял слона, покачал головой. В школе он был чемпионом и полагал, что араб может в лучшем случае оказаться занятным противником, но происходило нечто иное – Макс медленно, но верно проигрывал партию.

– Это еще что такое? Чините грузовик, солдат!

Ягер. Тут же лязганье послышалось с новой силой, а штурмбаннфюрер остановился рядом с Фрисснером и сказал так, чтобы все слышали:

– Похвальное единение с отсталым народом. Учим его интересным играм?

– Вы играете в шахматы, штурмбаннфюрер? – покосился на него Фрисснер.

– Нет. В футбол.

– Тогда помолчите. Представитель отсталого народа выигрывает у нашего славного Макса.

– А ваш славный Макс – гроссмейстер? – съязвил Ягер.

– Представьте себе, да.

Богер тем временем обменял второго слона на ладью, что нисколько не опечалило араба. Он то и дело хитро поглядывал на немецкого офицера и явно знал заранее, чем закончится партия.

Так и случилось. На тринадцатом ходу Богер решительно повалил фигурку своего короля и пробормотал:

– Сдаюсь.

И для иллюстративности поднял руки.

– Это достойно первых полос, – презрительно сказал Ягер и, шелестя песком, пошел прочь.

– Попробуете, капитан? – Богер поднялся, отряхиваясь.

– Увольте.

– Можно мне, господин капитан?

Это произнес Герниг, молодой конопатый солдат.

– Пожалуйста, если он согласится. Появился Замке, обогнул капитана и о чем-то заговорил с Муамаром, который бесстрастно расставлял фигуры и реагировал на фразы ученого лишь короткими движениями головы. Поговорив с полминуты, Замке сказал остальным:

– Он интересуется, есть ли у вас кто-то, кто действительно умеет играть.

– А вы, Юлиус?

– Я играю очень плохо.

– Можно мне? – повторил Герниг и покраснел.

Замке задал короткий вопрос арабу. Тот взглянул на солдата, пожал плечами и провел ладонью над шахматами.

– Он не против, – сказал Замке.

Герниг осторожно опустился на колени и так застыл, в неудобной позе нагнувшись над шахматной доской. Ему тоже достались белые.

– Эрвин, делай рокировку! – дурашливо посоветовал кто-то из солдат, остальные засмеялись. Лязганье снова стихло, благо Ягер ушел.

На сей раз играли долго. Солдаты потеряли интерес к партии и снова занялись ремонтом грузовичка, опять появился Ягер, постоял с минуту и ушел, что-то насвистывая. Замке, чтобы лучше видеть, присел на корточки рядом с играющими.

Араб все так же поглядывал на противника, но теперь уже без ухмылки. Богер крякнул и покачал головой, шепнув Фрисснеру: