Юрий Шамшурин - В тайге стреляют
— На нас идет красный отряд!
В его голосе звучала такая нотка, словно в этом сообщении было что-то уж очень оскорбительное для всех. Будто подкинутые неведомой силой, белоповстанцы вскочили и бестолково засуетились. Павел пришел в себя:
— Где Станов? Найти, живо! Что глаза вылупили, красных испугались?!
Командир решил никуда не отступать, а укрепиться на своей усадьбе и отразить натиск врага. Правда, первой его мыслью было уйти в тайгу и где-нибудь затаиться. Но отрядники стали бы роптать: нельзя родные юрты оставлять пришельцам. Ведь для того и сорганизовались они.
Вскоре вокруг строений начал подниматься вал из навозных балбах, напоминающих болванки из чугуна. Половина отряда подвозила воду из озера и скрепляла сооружение. Широкую полосу перед укреплениями разровняли, добросовестно залили, и она стала блестящая и скользкая, как каток. Другая часть повстанцев уехала в лес за дровами, запасала лед, складывая его штабелями. Опасность подстегивала. Пастухи угнали косяки тебенюющих лошадей на далекие таежные речушки. На отдаленные аласы, подгоняемые хамначитами, с мычаньем поплелись сытые коровы. Все работали с удвоенной энергией.
Апатия последних дней у Павла исчезла. Как одержимый, он носился из одного конца усадьбы в другой. Его раскатистый голос, кажется, был слышен всюду. Перед боем Павел чувствовал себя взбудораженно.
— Выше, выше! Низко еще! — кричал он у амбара.
— Делай, чтобы стрелять удобней было! — указывал он в другом месте.
От командира не отставал его верный помощник — поручик Станов. Он залез на крышу и долго изучал просторный алас. Ближайшие стога сена приказал убрать. Сено свезли на подворье. Потом по его указанию бойницы устроили так, что простреливалась каждая точка местности.
К вечеру, когда Павел окончательно охрип и лишь шипел, как подстреленный гусь, своеобразная крепость была готова. Вокруг юрты замкнутым кольцом возвышался вал. С наружной стороны он был ровный и отвесный, как стена. Вперед были высланы усиленные дозоры. Повстанцы готовились к бою. Они сосредоточенно проверяли ружья, обвязывались патронташами. Якуты избегали смотреть друг на друга, говорили мало и неохотно. В движениях угадывалась сдерживаемая торопливость. Ожидали, что противник предпримет отчаянный штурм. Отрядники шепотом передавали один одному, будто красных очень много. Кто-то пустил слух, что у них есть даже пушка. Орудий никто никогда не видел, но слышали все и боялись: они стреляют, будто гром на небе гремит, и укрепления разлетаются, как угли от удара щипцами... Поэтому схватка предполагалась свирепая.
— Все равно никуда не уйдем из своего наслега! — решительно твердили отрядники. — Драться будем. Мы тоже стрелять умеем!
Безветренная февральская ночь наглухо закрыла землю. По совету Станова выслали дополнительные караулы. Условились: три выстрела подряд — обнаружен неприятель. Нужно было быть готовым ко всему.
Ожидание боя — хуже всего. Павел нервничал. Он опасался, что красные нападут ночью, стремясь захватить отряд врасплох. Как назло, лазутчики точно сквозь землю провалились. Чтобы исключить всякую неожиданность, командир отдал приказ: до утра никому не спать. Дозорным было предписано, если красные выйдут на алас в темноте, поджечь стога сена.
Время тянулось утомительно медленно, а противник не появлялся. Васька Сыч, видимо, передал не только то, что требовалось, но и прибавил много лишнего.
В юртах стояла тишина. Лишь изредка кто-нибудь из повстанцев подбрасывал в камелек дрова.
Чем дальше беззвучно катилась ночь, тем больше росла настороженность. Повстанцы таинственно передавали друг другу, что красные затаились где-то совсем близко и ждут, когда в юртах уснут. Кто-то видел над тайгой зарево. Вероятно, противник развел огромные костры, возле которых отогреваются вражеские бойцы. Сказывали, они очень плохо одеты.
Кто знает, может, дозоры спят, пригревшись в стогах сена; может, к ним бесшумно подбираются неприятельские разведчики... Малейший шорох, а чудится, что подползают вражеские цепи. На внезапный лай собак многие выскакивали на улицу, выставив перед собой ружья со взведенными курками. Но кругом стояла ничем не нарушаемая тишина, и это еще больше настораживало. Над лесом тлела блеклая полоска северного сияния. После ложной тревоги опять все собирались в юрте, перебрасывались одной-двумя незначительными фразами и чутко вслушивались в загадочные шорохи и звуки. Ночью не сразу сообразишь, где, отчего они возникли. Треснул лед в окне, а кажется, что где-то в отдалении слабо охнул выстрел. И все невольно вскидывали головы. Когда понимали, в чем дело, виновато улыбались.
Павел беспрерывно совещался со своим штабом, который теперь состоял из поручика Станова и еще трех человек, которых рекомендовал Макар Иванович как боевых, опытных офицеров.
Штаб одобрил намерение командира — никуда не отступать, а укрепиться в поместье. Но при этом множеством намеков было высказано иное. А что, если враг окажется сильным и с налету захватит юрты? Тогда всех заберут в плен и, чего доброго, перестреляют, как куропаток. Вообще-то лучше было бы уйти в тайгу, чем сидеть в кольце. Тактика маневрирования, засады, внезапность нападения и прочее... Павел прекрасно понимал эти намеки, но пропускал их мимо ушей. Он делал вид, что глубокомысленные рассуждения помощников выше его понимания.
«Лучше драться будут! — рассуждал он. — Раз человек дорожит своей шкурой, он отчаянно защищается».
Длительной осады не ожидали. Если красные прочно обложат цыпуновскую усадьбу, в тыл им ударит Артомонов, собрав свои распыленные силы. Об этом Павел написал штабс-капитану и отправил пакет с Васькой.
На столе давно растаяла строганина из нельмы, остыло мясо. Есть никому не хотелось. Помощники время от времени опрокидывали по стаканчику, но Павел совершенно не пил. Он мало знал этих людей и не доверял им.
Чтобы поднять дух приунывших отрядников, командир распорядился выдать всем по чашке спирту и вдосталь накормить. На востоке яснее обозначилась зубчатая тайга, небо посветлело и как будто поднялось выше. Слабо зарозовело одинокое облачко. Красных все не было. Уже сменились несколько раз дозоры. Пришедшие последними заиндевелые часовые ожесточенно хлопали руками, совали закоченевшие пальцы чуть ли не в огонь. К рассвету мороз усилился. Дозорные стращали повстанцев: якобы видели столько красных, что трудно сосчитать. Но якуты вяло реагировали на это. Длительное ожидание утомило всех. Редкие взблески огня скупо освещали спящих. Наступила предутренняя тишина.
