Георгий Тушкан - Охотники за ФАУ
— Пей все, есть еще! — Баженов потряс фляжкой.
Баженов тоже выпил. Он отдал им фляжку с остатками водки и плитку шоколада. Его взгляд упал на приклад незнакомого автомата, лежавшего на второй пулеметной площадке. Баженов вспомнил о главной своей задаче. Он взял автомат, осмотрел его. Пули были меньше винтовочных, но больше обычных автоматных — нечто среднее между винтовочным патроном и пистолетным. На прицельной рамке значилась цифра «800».
— Невредная штука! — сказал Богун.
— Трофей Грицая?
— Два таких было. Один Микола оставил здесь, другой взял с собой.
— Я этот захвачу. Хорошо бы и второй найти — Грицай его не донес.
— Патроны в углу.
Огневой бой усилился.
— Скоро опять начнем молотить, — буднично сказал Богун. — А вы спробуйте этот карабин.
Прижимая к груди карабин-автомат — так Баженов окрестил новое оружие, — он поднялся ко второй пулеметной площадке. Меж веток, маскировавших окоп, он увидел пологий склон, поросший невысокой пожелтевшей травой. Выше на склоне и правее — темный ободок окопов противника, черные силуэты танков. Все поле в ямах — такие роют для посадки деревьев. Много трупов. В крутых изгибах вражеских окопов виднелись гитлеровские солдаты, пулеметчики. Отличная цель! Отсюда можно бы выследить гитлеровского снайпера, стрелявшего по окопу…
Осторожно просовывая ствол меж ветвей и пробуя, надежен ли упор, Баженов заметил, что уложил ствол на пальцы, торчавшие из земли. Он так отшатнулся, что толкнул Богуна, стоявшего позади.
— Ничего. Сергей Васильевич не обидится, що вы с его допомогою справите по ньому тризну. Я тоже не раз справлял. Бачите, скильке лежит хитлеров… Хорошее письмо я его жинци отписал… та и жинкам других тоже, тильке отправиты не с кем. Может, захватите? Хай там знають, як их герои положили свои головы за батькивщину…
Снова Баженов, как в сожженной деревне, ощутил остро саднящую боль в горле, и перед его мысленным взором возникла легонькая старушка с букетом красных роз: «То огонь, огонь…». Он со злобной решимостью передвинул регулятор на стрельбу одиночными, навел карабин-автомат на окоп, выискивая вражеского пулеметчика у станкового пулемета.
— Прицел триста, — подсказал Богун.
Баженов передвинул хомутик прицельной рамки и прицелился.
— Не поспешайте!
Баженов подвел мушку, выделил и плавно нажал на спуск. Пулеметчик боднул головой пулемет и осел в окон.
Баженову даже не поверилось, чтобы так вот просто, с первого выстрела…
— Метко стреляете, товарищ старший лейтенант.
— Хорошо бьет.
— Невредно.
Затем Юрий Баженов стрелял по другой цели, но свалил только на третий раз. Ему удалось подстрелить наблюдателя у танка и второго, убегавшего в свой окоп. Очень хотелось уничтожить вражеского снайпера, да так и не удалось его обнаружить.
Возле окопа разорвалось несколько мин. Богун посоветовал переждать.
Послышался рокот танков, выходивших с исходных позиций. Баженов снова поднялся к брустверу. Десять танков противника, покачиваясь как ваньки-встаньки, спускались по склону, пересекали боевые порядки, переваливались через первый окоп.
Перед танками возникали разрывы. За танками небольшими группами шли гитлеровцы.
Рядом громко застрочил пулемет Богуна. Баженов начал стрелять короткими очередями по офицерам. Двое упали. Но от его ли стрельбы?
«То огонь, огонь»… И он стрелял, стрелял в каком-то яростном раже.
Два гитлеровских танка двинулись в их сторону.
Богун положил рядом с Баженовым три противотанковые гранаты. Вместе с Кураковым они спустили вниз станковый пулемет. Кураков заботливо укутал пулемет шинелью. Богун пригнулся у пулеметной площадки.
Баженов не понимал его предосторожности до тех пор, пока танк не выстрелил. Выстрел был столь оглушительным и сильным, что Баженов даже попробовал, на месте ли голова. Танк стрелял через окоп. Эх, дать бы по ним!.. И, будто услышав Баженова, наша артиллерия «дала». На пути перед этими двумя танками взметнулось множество огненно-дымных вихрей. Над окопом завизжали осколки.
Богун и Кураков звали Баженова на дно окопа.
— Своими осколками заденет!
— Даст танк огнеметную струю! Сожжет!
Баженов понимал, как глупо высовывать сейчас голову над бруствером, а не мог не смотреть. Он впервые видел вблизи огненный забор заградительного артиллерийского огня. Танки поспешно пятились. Их огнеметов можно было не остерегаться — далековато.
Взрывы на этом рубеже прекратились, но огненный заслон возник на рубеже, куда отошли танки. Один из них задымил, из него начали выскакивать фрицы. Баженов стрелял. Второму танку удалось уйти.
Наконец режим артиллерии с огня на уничтожение и подавление сменился на методический и беспокоящий.
Все трое лежали на шинелях и отдыхали. Богун и Кураков курили, Баженов с его привычкой к самоанализу пытался разобраться во многом.
— Что вами движет, когда вы стреляете с такой страстью?
Богун внимательно посмотрел на старшего лейтенанта и сказал:
— Выполняю приказ.
— Нет, меня интересует другое… Личное…
— Помогаю хитлеру! Фюрер обещал своим воякам, каждому по маетку на нашей украинской земле. Так им же долго ждать, а тут я помогаю. Захотив украинской земли — на! Притулись! Послухай, як гуде… Як казав Тарас Шевченко — и вражею злою кровью землю окропяте.
— А вы, Кураков?
— Я? Какой спрос с бывшего шеф-повара? Будь она проклята, война! От страха умираешь по десять раз в день.
— Что-то я не заметил, чтоб вы трусили.
— Раз надо, то надо. Я за Иваном Онуфриевичем, как за каменной стеной!
— Опять? — усмехнулся Богун.
— Я остался бы с вами, — Баженов поднялся, — но приказ есть приказ. — Он положил «феньки на землю, наполнил карманы патронами, надел каску, взял карабин-автомат. Затем он пообещал, что ночью их обязательно сменят.
Пулеметчики ничем не выразили радости. Будто не верили, будто примирились с мыслью, что им двоим тут стоять до конца…
Баженов протянул на прощание руку.
— Так шо на тот свит поспешаете, товарищ старший лейтенант? Слышите? Карусель начинается! — сказал Богун. — Ночью, хоть хитлер и вешает в небе фонари и бьет, но больше по пристреленным местам. Поэтому старой дорогой не идите. Ишь, как вам шлем покарябало.
Баженов снял каску. Вмятина от пули или от осколка…
Баженов послушался Богуна и остался. Обратный путь ночью дался легче.
— Ну, счастлив твой бог! — сказал комбат, подавая ему пилотку и шинель. — Счастлив и наш бог, а то твой генерал уже затевает целое наступление, чтобы тебя выручать.
