Грибная история - Надежда Храмушина
— А вы что тут собрались? — Удивлённо спросила Анфиса, завязывая на голове платок.
— Так нешто мы вам не поможем? — Баба Тоня рубанула воздух рукой — Да мы всем миром молиться будем! И не спорь, бесполезно!
Илья подмигнул мне и тихо сказал:
— Молодец, сестрёнка, целый крестный ход собрала! Запевай!
Вот таким большим составом мы и пошли в лес. Впереди шли Вера Петровна и Пётр Рафимович. Не знаю, мне показалось, или нет, но когда она увидела толпу односельчан возле своих ворот, у неё на глазах блеснули слёзы. Идти было почти семь километров. Под конец пути мы уже растянулись довольно далеко друг от друга, некоторые очень отстали от нас.
Мы ступили на поляну, когда уже была почти полночь. Ночь была ясная, светлая, всё было залито лунным светом, но всё равно таинственность леса приглушила наши голоса, и мы старались держаться ближе друг к другу. Свечи принёс с собой не только Сакатов. Мы зажгли их и окружили плотным кольцом место, которое нам показала Вера Петровна. Я замешкалась, не зная с чего начать, но тут Люба начала петь акафист Животворящей Троицы. К ней присоединились остальные, и в лесу зазвучал слаженный хор. Видимо, несмотря на то, что в деревне не было церкви, верующие собирались в домах и вместе молились. Чистые слова летели по лесу, и было что-то волшебное в том, что горели свечи, пахло воском и хвоей. И сосны, окружающие поляну, становились похожими на высокие колонны бесконечного храма. Лица людей, обращённые к небу, становились одновременно и знакомыми и таким неземными.
Помимо моей воли, внутри у меня поднималась какая-то радостная волна, хоть я и не знала слов, но я тоже подпевала им, сама не понимаю как. После первого акафиста Люба затянула акафист Всем святым, в земле Российской просиявшим, потом ещё, и ещё. Многие плакали, но это были какие-то светлые слёзы, слёзы с улыбкой на лице.
Я поняла, что пора приступить к тому, ради чего мы и пришли сюда. Пятилитровая бутыль с Богоявленской водой стояла у моих ног. Я встала на колени и открутила крышку. Я сделала глоток из бутылки и протянула её рядом стоявшей Татьяне Постниковой. Она тоже сделала глоток и передала Дине, та следующей, и так далее. Бутыль, сделав круг, вернулась ко мне. Я, подпевая нашему спонтанному хору, начала лить воду по краю круга, переходя всё ближе и ближе к его центру. И в самом центре круга вылилась последняя капля из бутыли. Все замерли. Тишина, ничего не происходит. Снова запела Люба, несколько голосов подхватили, но это зазвучало немного тише, чем до этого, а я всё так же стояла на коленях над кругом.
И вдруг дикий крик огласил лес, отбросив нас своей звуковой волной от круга. Кто-то не удержался на ногах и упал, заохав. Земля загудела. Сначала тихо, потом сильнее, и я сквозь коленки почувствовала небольшую вибрацию, потом вибрация начала нарастать вместе с гулом. Я не успела отползти с края круга, как земля буквально взорвалась подо мной, во все стороны полетела мелкая пыль, ветки, камни, ещё что-то, я успела только закрыть глаза, чтобы их не выбило. Но потом по моему лицу забарабанило что-то отвратительно липкое, пахнувшее тиной и плесенью. И стало холодно. Но зато перестали лететь в лицо комья земли. Я почувствовала сильное биение возле своего лица. Я осторожно открыла глаза и замерла.
Посредине поляны, над нами, перед нами, между нами, везде, плыло серое густое не́что, сплошь наполненное слепыми глазами. Тысячами пустых слепых глаз. Оно гудело, мерзко колыхалось и резко вздрагивало. И невозможно было отползти от него, пошевелиться. Вот и Вереда. Она держала нас в себе, не отпуская. Потом она заклокотала изнутри, и это был её смех. Нестерпимо пахло плесенью. Я почувствовала какое-то сдавливание, сразу со всех сторон. Вереда прямо на наших глазах росла. Страх начал заползать в моё сердце вместе с холодом. Стало трудно дышать. Хотелось скинуть с себя эту тяжесть и вздохнуть полной грудью. Но не получалось. Иголками кололо мои пальцы. Да, это было многовековое колдовство, оживившее безобидную грибницу, хищно привив ей жажду крови. И мысль в голове: «И мы хотели её погубить!» Да она выпьет нас всех без остатка, до последней капли, что ей слабый человек, что ей десять человек! Внутри меня уже стонало всё, чувствуя, как смыкаются вокруг холодные руки Вереды. А как же те, которые пришли со мной, поверили мне? Стон вырвался из меня, я бы свалилась на землю, но Вереда держала нас, словно липкая паутина глупых мотыльков.
И вдруг я мысленно произнесла первую строчку из тетрадки Веры Петровны: «Видити же имите пакт», и следом «Оубо рече к немоу княсе», и закрыв глаза, сказала всё остальное. Холодное существо вокруг меня замерло, словно прислушиваясь к чему-то, но хватку не ослабило. Сквозь его гул я услышала лёгкий, как дуновение ветра, летящий ко мне неземной шёпот. Я ещё боялась поверить, но моё сердце уже радостно билось: «Они услышали! Они услышали! Они услышали!»
Сквозь мои сомкнутые веки начал пробиваться слабый свет. Я открыла глаза. Поляну заливал нежный золотистый свет. Но не лунный, свет шёл не сверху, а от деревьев. Слепые глазницы Вереды дёргались из стороны в сторону, словно отыскивая что-то. Но ничего и никого рядом не было. Но ведь что-то её напугало. А то, что она испугана, я больше не сомневалась. Она тряслась уже не от возбуждения от предвкушения крови, а от страха.
А потом я увидела, и Вереда тоже это увидела, как от высоких сосен во все стороны раскинулись светлые нити. Они были как лучики, только гибкие, и они переплетались между собой, становились толще и крепче, летели дальше, там встречались с другими нитями, переплетались с ними тоже. И сверху, от каждой иголочки, навстречу им тоже летели золотые нити. И всё это шелестело, перешёптывалось, звенело. Нити пронзили Вереду, и та больше не могла расти, только всё также отвратительно дрожала. Я почувствовала на своих руках какое-то шевеление, и увидела, что и сквозь меня проходят эти нити, и я тоже свечусь от их свечения, словно я стала прозрачной. Я ещё не могла шевелиться, но дышать стало легче. Насколько возможно, я обвела глазами поляну и увидела, что все люди пронизаны этими светлыми золотыми нитями, и тоже, как и я, с удивлением разглядывают себя.
Земля подо мной зашевелилась, и меня снова прошиб холодный пот.
