Алексей Панихин - Хроники Ледяного Королевства

Рядом с Эшем, пробираясь сквозь толпу, появилась офицер Дженни, на её лице была написана умоляющая благосклонность, но Кичум не поддался. Стоявшая там же Лера и Антик, изучали выражение глаз ментала, но прочесть в них что-то, не представлялось возможным — бой продолжался. Дженни попыталась крикнуть: «А ну-ка прекратите!», но хладнокровный тренер презрительно бросил на неё взгляд, — и её крик умер на губах, из горла вырвался несчастный стон; только тогда Лера, Дженни, Антик и все остальные поняли, что слова здесь бесполезны, что стоявший пред ними человек, не обычный тренер, чье мнение может быть подвластно окружающему. С ним нельзя договориться, нельзя спорить, следует лишь тихо молчать и ждать когда все закончится…

Раздался тяжкий стон раненого монстра; коготь Снизела, вонзившийся в плоть соперника исчез во вспышке багрового пламени огнемета Квилавы, Клефэйбл отлетел назад, но тут же поднялся. Серафим облегченно выдохнул, взмахнул посохом и улыбнулся. Теперь он принялся отдавать команды с большим энтузиазмом. Покемон принялся крутиться на месте и в следующую секунду воздух сотряс оглушительный свист; одобрительная голубизна неба, присыпанная снежными хлопьями облаков была растерзана на части. На поле битвы стали падать десятки метеоритных камней, Снизел был повержен мгновенно, втоптанный в почву Колднесса тяжелым булыжником космоса. Квилава же пока отказывалась сдаваться и умело избегала опасных брусков. Клефэйбл все еще «колдовал» возле своего тренера, неспособный к надежному блоку. Покемон принял решение сразу и ринулся вперед, в надежде поразить врага, но что-то на секунду задержало Квилаву, опять этот несчастный белый свет! Ничтожный миг отделил победу и вывел к поражению, на Квилаву рухнул очередной метеоритный камень и она потеряла сознание.

Словно очнувшись, к Эшу подбежала Лера, Брок, Митек и даже Тамара пытаясь каким-то образом поддержать его. Ментал, не в силах отвести взгляд от того места, где исчез последний из его монстров, думал о затеянном, им же, сражении. Он уже понимал, что разучился проигрывать. Наделенный способностями Дигнатеру, он совсем позабыл о том, что может проиграть вот так, потеряв все заработанное. Сейчас, он терял лишь товарища, но мог потерять и больше. Фьюзер посмотрел на юношу так, словно проиграл сам, а затем медленно промолвил…

— Ты прав, ментальный тренер, я откидываю тень на свой орден. Ты лишь оборвал мои «крылья», которых я и так не заслуживаю. Старик повернулся и ушел, вновь накинув на голову капюшон.

Позади вновь раздались голоса. Все поспешно оглянулись — по улице шла высокая девушка в красивой белой мантии, с еще более белыми волосами, улыбаясь Тамаре и Антику. Эш потешно вертел головой, в его серых глазах застыло бесконечное удивление. Брок стоял рядом с ним, прямой и неподвижный; он страшно побледнел, и теперь было видно, насколько он все-таки «покусан» жизнью, Митек все еще посматривал вокруг, отдав свое пиво испуганной Лере, Дженни разгоняла непослушных и любопытных горожан, готовилась к допросу лучших из тонулундов восхода.

Episode № 6: Wings of Seraphim

От правды не убежать,

И преступление всегда предшествует наказанию,

Как свет предшествует тьме, а тьма предшествует свету.

Далеко — далеко на западе виден был узкий кусочек закатного неба. Солнце уже опустилось в Великое Море, но край небосклона был все еще окрашен в зеленоватые тона, а вдоль горизонта тянулась яркая, но едва заметная, багровая дорожка. На мгновение мужчине показалось, что на фоне океана он различает точечные башни пограничных островов далекого Андона, загадочного материка, лежащего за Великим Морем. Сам же он, никогда там не бывал.

Стоило ему вспомнить о прекрасных Белых Дворцах, на вершинах холмов в Долине Тысячи Роз, о вечно молодых священниках, о загадочной цитадели Белой Серафимы, где живет сам Эмергон Трули, великий Ангелион, чьим именем клянутся все серафимы, — его сердце просветлело, словно чья-то незримая воля властно сдернула серую паутину мрачных мыслей. Фьюзер поднял голову и приободрился; он даже начал тихонько напевать старинную песню, вычитанную в каком-то из белых храмов; ее пели все серафимы, в дороге, или просто во время отдыха, когда в голове царил беспорядок. Сколько бы раз, старик не пытался подбодрить сам себя, правда никуда не девалась. Он тут же вспоминал своего племянника, ожидающего суда в Ледяном Королевстве, вспоминал его родителей, вспоминал свою жизнь, свою сестру, у надгробия которой он и горевал сейчас.

Это было небольшое сельское кладбище, площадью не более 3 гектаров, на котором уже многие десятилетия находят свой покой жители окрестных городков и деревень. Раньше, здесь был густой еловый лес, теперь почти ничего не изменилось, все те же громады вековых деревьев, точно такая же тропинка, чуть заросшая и запущенная. Тем не менее, кладбище содержалось в прекрасном состоянии, не смотря на то, что здесь редко появлялись люди. Аккуратные каменные постройки окружали багряные космы небольших садов, над черепичными крышами семейных склепов пели птицы, изредка попадались ухоженные пруды с беседками и скамьями на берегах для отдыха путешественников, а памятники, монументы, статуи, так и вообще, попадались на каждом шагу. Постояльцев здесь практически не было, сейчас лишь Фьюзер Белерубиньян сидел на скамье, напротив могилы своей сестры и её супруга, да пара стариков грустно покачивались далеко впереди.

Мужчина высоко поднялся и снял с себя белый дорожный плащ, оставшись в удивительно красивом синем камзоле с алой накидкой за спиной, расшитой многочисленными серебряными нитями цветков розы. Он был гладко выбрит, под густыми седыми бровями выделялись ярко — голубые глаза; редкая сеть морщин залегла в уголках глаз, ввалившиеся щеки дополнялись четко выраженными скулами, — узкое, бледное лицо уже очень не молодого человека. Его можно было назвать красавцем, если бы не один изъян, служивший для него не столь уродством, сколь напоминанием. Длинный и широкий шрам перекрывал правый глаз, тянувшись от кончика лба до самого подбородка. От этого, зрачок постоянно наливался кровью, наполнялся слезами, — ресницы были выщипаны. Взор его был необыкновенно добрым, но не так, как у всех истинных серафимов, а наполненный неясной печалью, тревогой и болью утраты. Он почти не смотрел на могилу своих близких, взирал поверх, разговаривал с усопшими, и каждое слово будто протыкало ему сердце, отражаясь невосполнимой болью на его лице. Потом, он сел и открыл свою небольшую походную сумку, закрепленную на обратной стороне мантии. Тот час появился листок бумаги и чернильная ручка, огненного красного цвета с выгравированными инициалами — «A.R.». Старик странно вздохнул… и заплакал… слезы покрывали белоснежный лист, он взмок, стал тяжелым и упал к ногам тренера. Бедняга со страшно вспухшим лицом достал новый лист, схватил ручку с такой силой, что она едва не сломалась, согнул колено и принялся писать, завернув рукава, обнажая свидетельства страшных увечий, порезов, которые он видимо нанес самостоятельно.