Луи Жаколио - Собрание сочинений. В 4-х т. Том 1. В дебрях Индии
В довершение этого блаженства небо, словно желая сделать этот день полностью счастливым, послало ему самые очаровательные сны. Покончив счеты с Максвеллом посредством американской дуэли, о которой заговорила вся пресса мира, он после торжества революции получил обратно все свои чины и привилегии, а также все богатства, конфискованные англичанами. Он возвратился в свой дворец, куда вошел по телам двух или трех факиров, которые, лежа ниц на земле, служили ему вместо ковра, выражая этим почтение к его могуществу. Этого мало; из рук самого наваба Дели он получил орден великого офицера зонтика и титул субадара Декана, который соответствует маршалу Франции. Заваленный по горло разными почестями, он призвал к себе своего младшего брата Уильяма Барнета, которого очень любил, потому что никогда его не видел, чтобы передать ему свои бесчисленные привилегии. Он уже составлял заговор вместе с начальником черных евнухов, чтобы задушить старого наваба Дели согласно требованию всего населения, которое желало провозгласить императором его, Барнета, когда вдруг проснулся.
Он испустил глубокий вздох удовольствия.
— Какое счастье, что это был сон! — сказал он и снова вздохнул, хотя на этот раз с сожалением. — Слишком канальскую штуку задумал я… Это, правда, по-восточному… Местного, так сказать, оттенка… Затем я приказал сделать чучело из этого дьявольского черного евнуха, чтобы не позволить ему, как он смеет делать чучела из своих владык… И помешать сделать со мной то же самое… Впрочем, если поразмыслить хорошенько, — продолжал он, потягиваясь и зевая во весь рот, — мне собственно, кажется, что я не задушил бы старого наваба вопреки всем традициям и местному колориту, потому что уважаю традиции предков… Жаль все-таки, что в роде Барнетов не было до сих пор ни одного царствующего лица, это, так сказать, дало бы ему известный лоск в Америке… Вот бы удивился папаша Барнет, который всегда предсказывал, что из меня ничего хорошего не выйдет и что я кончу виселицей!.. Да, два дня тому назад я едва не попал на нее… Жаль, что мне не удалось отрезать от нее хоть маленького кусочка веревки, это, говорят, приносит счастье… А я еще уведомил семью о своей смерти… Хорошо еще, что это не будет тяжелым ударом для них… У Барнетов сердце вообще крепкое, и нечего бояться, что кто-нибудь из них умрет, получив утку, которую я послал им, потому дело было серьезное и без слона Сердара… Кстати об утке!.. Вот если бы убить одну-две… Думаю, что на этот раз мне удастся спокойно съесть их; не всякий же раз насядет на тебя носорог, да и Ауджали со мной.
Продолжая говорить, с собой, он взял карабин и направился к озеру Каллоо, которое ему утром указал Рама-Модели. Озеро это находилось посреди самой чащи джунглей, напротив грота. Побуждаемый своей страстью к охоте, Боб смело углубился в чащу. Он шел уже около получаса между карликовыми пальмами и кустарниками, переплетенными между собой всевозможными лианами, сквозь которые не мог бы пробраться без помощи Ауджали, вырывавшего хоботом кусты с такой же легкостью, с какой мы срываем пучки травы, когда услышал вдруг издали выстрел, а за ним почти сразу же второй…
— Стой! — сказал он. — Никак это карабин Сердара, только у нас с ним карабины с дулом из литой стали; я слишком хорошо знаю их звонкий и серебристый звук, чтобы ошибиться. Что ему там понадобилось? Впрочем, линия направления, по которому я иду, прорезывает долину вплоть до того места горы, где наши спутники исследуют местность. Надо полагать в таком случае, что долина в этом месте расположена не на особенно низком уровне, если я мог услышать карабин.
Ауджали остановился сразу, как только услышал выстрелы; он поводил хоботом по воздуху, пыхтел, как кузнечные мехи, и уши его, раскрытые веером, двигались взад и вперед, хлопая его по лбу, а маленькие, умные глазки были вопросительно устремлены в пространство.
— Подумаешь, право, что он также признал карабин своего хозяина, — сказал Барнет, заинтригованный поведением животного. — Что же, удивительного тут ничего нет, он часто слышал этот звук, который так отличается от других, и естественно, что он научился распознавать его…
Прошло несколько минут и оба, не слыша больше выстрелов, продолжали свой путь. Боб, как все охотники и военные, привык определять расстояние по слуху, и рассчитал, что выстрел из карабина был сделан на расстоянии двух или двух с половиной миль от него, т. е. около трех или четырех километров.
Вдали виднелись уже болота, окружавшие озеро со всех сторон, когда те же самые выстрелы послышались пять или шесть раз, по одному разу через минуту; на этот раз они слышались еще ближе, а потому тем более трудно было ошибиться в том, что это был карабин Сердара.
— О! О! — воскликнул Барнет, — тут, по-моему, пахнет битвой! Обычно выстрелы даже в самом разгаре охоты не следуют так быстро друг за другом… Биться без Боба Барнета! Ну, нет! Этого я не допущу. Инвалидом, что ли, я стал, скажите пожалуйста? Когда вам угодно исполнять обязанности геометров-землемеров, искать проход в горах, это не мое дело, и Барнет предпочитает тогда заняться кухней. Когда же нужно наносить и получать удары, то не предупредить об этом Барнета — значит не соблюдать самые элементарные правила приличия… Посмотрим, что там такое… Ну-с, друг мой Ауджали, вперед!
Выстрелы, послышавшиеся еще несколько раз, указали путникам направление, которого им следовало держаться. Скоро, однако, наступила полная тишина, и Барнет, не имея больше возможности чем-либо руководствоваться, шел наудачу прямо перед собой. Но дорога, и без того уже затруднительная, сделалась совсем непроходимой из-за болот. Теперь это были не огромные лужи, более или менее тинистые, которые попадались ему на дороге и вынуждали его делая большие обходы, но непрерывный ряд лагун, сообщавшихся с озером, в которых вода доходила ему до живота, что очень утомляло его, поскольку он вынужден был держать постоянно на весу свои патронташи и карабин. В то время как он, чувствуя непреодолимое отвращение к такого рода путешествию, спрашивал себя, не взобраться ли ему на шею Ауджали, послышался вдруг еще один выстрел из карабина и на этот раз еще ближе. Не успел он приступить к исполнению своего намерения, как слон, испустив громкий крик беспокойства, смешанного с радостью, бросился вперед, не заботясь о Барнете, который остался в болоте и не знал, идти ли ему вперед или вернуться назад.
— Ауджали! Ауджали! Назад, Ауджали! — кричал бедняга. — Ах ты, негодяй! Ты поплатишься мне за это.
Но Ауджали, глухой ко всем его мольбам, бежал вперед, подымая вокруг себя целый водоворот брызг и воды. Слон очень любил Барнета, у которого всегда были наготове какие-нибудь лакомства для него, но если благодарность не удержала Ауджали, то тем менее могли удержать его угрозы.
