Иосиф Ликстанов - Зелен камень
В столовой Павел опустился на кушетку, закрыл глаза. Беседа с Игошиным как-то сразу приглушила беспокойство, которое терзало его весь день. Благожелательность, прозвучавшая в голосе Игошина, была как теплый, светлый луч в суматохе мыслей. «Кто он? — подумал Павел. — Да нет же, совершенно ясно, кто он. Но почему он меня знает? Хорошо это или плохо? Хорошо, конечно хорошо! Он поможет. В чем? Разобраться, понять».
Потом мысль потускнела, почти утонула в душной волне жара, охватившей его, а когда полузабытье миновало, беспокойство вернулось — не только беспокойство, а тоска.
«Но кому же и зачем понадобилось вызвать меня в Горнозаводск? Ведь меня от шахты оторвали!..»
— Клятая шахта! — произнес он и поднял голову. Что же он сидит вот так, когда нужно спешить в шахту, предотвратить новую опасность, которая, как был уверен Павел, грозит его делу! Как попасть в Новокаменск? Поезд уже ушел. Все равно, надо тотчас же вернуться, уйти с головой в работу, ворваться в шахту, сдать ее, закрепиться на южном полигоне.
Телефон забил короткими требовательными звонками иногороднего вызова.
— Инженер Расковалов? — спросила телефонистка. — Будете говорить с Новокаменском… Новокаменск, алло! Абонент отвечает… Говорите!
До боли в пальцах Павел сжал трубку, услышал далекий, нетерпеливый, хорошо знакомый голос:
— Товарищ Расковалов? Как здоровье матери?
— Телеграмма о болезни матери оказалась… ложной, товарищ управляющий. Мать в командировке. Меня ввели в заблуждение.
— Повторите! — потребовал управляющий. — Что за черт!
Павел повторил слово в слово.
— Немедленно возвращайтесь в Новокаменск! — уже в крик приказал управляющий. — Слышите, немедленно! С городской базы треста в полночь уйдет грузовая машина с электроматериалами. Устройтесь. База находится на улице Хохрякова. Приезжайте прямо в трест! Слышите?
Что случилось на Клятой шахте? — крикнул Павел.
Ему не ответили. Он постоял у телефона, посмотрел на часы — было без четверти одиннадцать. Позвонил Игошину; тот, выслушав Павла, несколько помедлил.
— А вы никуда из дому не выходили? — спросил он.
— Нет… Впрочем, когда?
— Примерно полчаса назад. Не выходил.
— А мне показалось, что я вас видел возле ресторана «Восток». Значит, ошибся… Вас в трест вызывают? Жаль, очень жаль, что не удалось поговорить. Впрочем, надеюсь в ближайшее время наверстать упущенное. Да, езжайте в Новокаменск!
Теперь слова, сказанные Игошиным, прозвучали как приказ.
— Что меня ожидает в Новокаменске?
— Если бы я знал вас меньше, я ничего не сказал бы, — тихо проговорил Игошин. — Одним словом, вас в Новокаменске ждет мало приятного. Но вы держитесь. Понятно вам: держитесь! Вскоре встретимся.
«Что случилось, что случилось на шахте? — думал Павел, собираясь в дорогу. — Почему надо держаться? Что случилось? Надо держаться!»
Следя за каждым своим шагом, Павел оделся, погасил свет в столовой и в передней, тщательно запер за собой дверь.
4
Сейчас, когда все стало на острие ножа, было очень важно контролировать каждый свой шаг. Мария Александровна, развивая в сыне самообладание, не раз говорила, что гибель человека, попавшего в критическое положение, в девяноста девяти случаях из ста начинается изнутри, с распада воли. На боксерском ринге Павел лучшие победы одержал только потому, что заставлял свою волю добиваться последнего и решающего удара. Но даже самые серьезные спортивные встречи были легкой забавой по сравнению с тем испытанием, которое начиналось теперь. Он был болен, он не мог трезво оценить обстоятельства, — тем крепче нужно было держать себя в руках, не позволять земле уплывать из-под ног.
На базу треста ночью явился инженер Расковалов, бледный, внимательный ко всему, что было кругом.
— Звонила секретарша управляющего, приказала забросить вас в трест, — подтвердил заведующий базой, суетливый старичок.
— Вы не знаете, что произошло на… — он хотел сказать «на Клятой шахте», но спросил: — Что произошло в Новокаменске?
— Ничего не слыхал. Сегодня не было машины из треста. Будет завтра утром… Сидя на табуретке в конторе, Павел нашел занятие: слово за словом разобрал передовую в газете, которую предложил ему заведующий базой, и даже понял, что речь шла о подготовке комбайнов к уборочной кампании.
— Да вы, Иван Степанович, хоть брезентов одолжите, — сердито проговорил человек, вошедший в контору, и резко стряхнул капли дождя с кепки. — Куда же ее в кузов под дождь, смешно прямо!
— Этот шофер вас и довезет, — обратился заведующий к Павлу. — А ты, Игнат, лучше оставил бы ее в Горнозаводске до поезда. Нужно товарища инженера в кабину посадить.
Шофер, пожилой желтоусый и желтобровый человек, промолчал, бросив на Павла угрюмый взгляд.
— Есть еще пассажиры? — спросил Павел.
— Жена его приехала в Горнозаводск сына навестить. Сын их, участник войны, до сих пор в госпитале. Такая беда, такая беда! — покачал головой заведующий, дав понять, что весьма сочувствует шоферу, но готов волей-неволей выполнить приказ управляющего.
— Женщина поедет в кабине, я в кузове! — решил Павел. — Дайте брезенты, и все будет хорошо. Хотелось бы в пути выспаться.
— Дадим, дадим брезенты! — обрадовался заведующий базой. — И соломы положим… Ты, Игнат, устрой все по-хозяйски…
С опозданием на полчаса машина ушла. Ее поглотила ночь, беспримерная среди ненастных ночей. Ветер разгулялся и гудел, бросая со всех сторон потоки холодного дождя. Можно было подумать, что машину трясет не дорога, а удары непогоды. Брезенты не устояли против дождевой вьюги — коробились, холодные и тяжелые, под них проникал леденящий ветер. Павел ничего не чувствовал.
— Пить!.. Где мы? — спросил он, когда на рассвете шофер откинул брезент.
— К Большой деревне подъехали. Ползем черепахой. Дорога здесь никуда, все размокло… Неможется вам? В кабину ступайте, авось сядем втроем. Жена покою не дает!
— В кабину не пойду, мне душно.
Утром добрались до Новокаменска. Жена шофера, маленькая полная женщина, помогла Павлу стряхнуть соломинки, приставшие к пальто.
— Простите, молодой человек. Если бы я знала, что вы больны, разве я позволила бы себе…
Он заставил себя взойти на высокое крыльцо трестовской конторы, открыть дверь, подняться на второй этаж. В коридорах полы еще не просохли после утренней приборки.
Секретарша, увидев его, произнесла оторопело: «А!» — и осеклась.