Владимир Волосков - Операция продолжается
— Право затрудняюсь, Олег Александрович. Я не мастер на гипотезы. Вы знаете. Мне больше импонируют факты.
— Ха! Факты! Факты обсосать любой может, — отмахнулся Возняков. — Вы попробуйте объяснить непонятное. А вы, Огнищев, что думаете?
Того вопрос застал врасплох.
— Надо получше обследовать береговые обнажения, — высказал он прописную истину.
Возняков опять отмахнулся.
— Все обследовано. На брюхе оползано, можно сказать.
— Тогда я не понимаю.
— Я тоже не понимаю, — признался Возняков. — А вот Николашин, кажется, догадывался. Он что-то узнал из разговоров с местными старожилами и хотел проверить, да не пришлось покойничку...
— Покойничку? Он что, умер? — быстро спросил Мокшин.
Володя заметил, как он напрягся, беспокойно заозирался.
— Да нет. Я так... к слову... — растерялся Возняков. — Болтаю всякий вздор. Думаю частенько о Трофиме Степановиче... — Начальник партии не умел лгать, он покраснел, и выражение лица у него стало вымученным. — Не обращайте внимания. Это, видно, нервы...
— Да. Скорее всего, — согласился Мокшин. — Чем черт не шутит, может, объявится где-нибудь наш Николашин. С пьяным всякое может случиться.
Мокшин не поверил Вознякову, это было очевидно, но говорил почти искренне. «Ну и артист!» — подивился Володя.
— Да, с пьяным всякое может случиться, — с жалкой улыбкой поспешил подтвердить начальник партии. — Всякое...
Возняков был настолько расстроен своей болтливостью, что перестал жестикулировать и опустил руки. Они повисли вдоль тела, длинные, худые, сразу потерявшие свою живость. Володе стало жаль Вознякова, он поспешил ему на помощь.
— Найдется ваш Николашин. Не иголка. Поберегите нервы. Сильно расстраиваетесь — вот и ползет всякая чушь в голову.
— Да, да, — огорченно согласился Возняков, думая о чем-то своем. — Именно ползет. Вы уж не обращайте внимания.
— А я и не обращаю.
Возняков уныло собрал со стола карты и сложил в сейф.
— Пойти по хозяйству распорядиться... — сказал он и ушел из камералки.
— Олег Александрович, видимо, действительно что-то знает, — сказал Мокшин, когда дверь захлопнулась. — Тебе не кажется?
Володя легкомысленно отмахнулся:
— Дался вам обоим этот Николашин. Ничего особенного. Затаскали мужика, вот и заговаривается. Тебя бы так...
Мокшин поежился. Почему-то боязливо покосился на окна, за которыми уже сгущалась ранняя вечерняя синь. Володя это заметил.
— Пятый час, а уже темно. Давай кончать. Мне в Медведёвку сегодня надо. Потанцую! — Он зажмурился. — Кажется, век на танцах не бывал.
— Как ты туда добираться будешь? Ведь суббота, — сказал Мокшин.
— А на лесовозе. На шпалорезку лес сейчас круглые сутки возят.
— Верно, — согласился Мокшин и стал собирать бумаги.
Они уже оделись и собрались уходить, как в камералку неожиданно вернулся Возняков. Начальник партии был возбужден, недавнего уныния как не бывало.
— Вот! — торжественно сказал он, со стуком положив на стол два куска керна. — Подходим!
Володя по примеру Мокшина взял один из образцов, повертел в руках. Обычный серый известняк. Ничего особенного он в нем не увидел.
— Смотрите лучше! — весело шумел Возняков. — Видите? Доломитизации уже нет.
— Это что же... — без всякого энтузиазма сказал Мокшин. — Выходит, надо скоро ждать рудное тело?
— Конечно! Именно эти известняки покрывают бокситы. Так что надо быть в готовности. Главное — сразу на двух буровых! У Осинцева и Ушакова. Это в двух километрах друг от друга. Вы понимаете, что сие значит?
— Понимаю, — со значением в голосе сказал Мокшин, и, поняв смысл, который вложил он в это слово, Володе захотелось изо всей силы залепить ему в лицо тяжелым куском породы.
Возняков же был далек от всяких подозрений. Он по привычке рассуждал вслух:
— Образцы эти подняли часа два назад. Вероятность аварий теперь сведена к минимуму. И Ушаков, и Осинцев обсадили скважины трубами. Значит, вывалов не будет. Если будут бурить с такой же скоростью, как сейчас, то...
— То завтра к вечеру можно ждать боксит, — досказал за него Мокшин.
— Почему к вечеру? — энергично возразил Возняков. — Днем. Даже утром! Все может быть! Так что выходной день назавтра отменяется.
— Понятно.
— Не вижу энтузиазма, — рассердился на Мокшина Возняков. — Приказываю, товарищи участковые геологи, завтра с утра безотлучно находиться на буровых. Запаситесь провиантом и всем прочим. Ясно?
— Ясно! — бодро отчеканил Володя.
— Надо так надо, — согласился Мокшин, что-то решив. — За мной дело не станет. Возьму у Тихона Пантелеевича ружьишко и отправлюсь пораньше на участок.
Володю его слова насторожили.
— Это хорошо, — одобрил Возняков. — Только зачем ружьишко?
— Поброжу по лесу. Постреляю. Может, добуду на общий стол зайчишку или глухаря. На днях несколько штук вспугнул. А то на вышке без дела сидеть — мучение чистое. Помрешь со скуки.
— Ладно. Берите ружьишко, — согласился Возняков. — Только смотрите у меня. Не прозевайте рудное тело. Ко времени быть на месте. Голову оторву, если контакт прозеваете!
— Не прозеваю.
— Проверю. К обеду я сам буду на участке. Раньше не поспеть, — с сожалением сказал Возняков.
— Ему что... Привык мотаться день и ночь, — ворчал Мокшин, когда они шли домой. — И другим покоя не дает. Торчи там сутками теперь. Жди его величество боксит...
— Для этого и работаем, — сказал Володя. — Отдохнем после войны.
— Работаем... — Мокшин, видимо, не считал нужным таить при Володе свое настроение. — Работать надо с умом. Без горячки. Если нужно тебе круглосуточное дежурство на буровой — поставь сменных коллекторов.
— Где их взять. Людей без того не хватает!
— И ты туда же! — проворчал Мокшин. — Молодой. А я уже уставать от этой вечной лихорадки начал. Вознякову что! Он будет спать сколько захочет, а ты изволь в раннюю рань на участок тащиться.
Володя промолчал. Не хотелось впутываться в никчемный спор. Он уже ненавидел Мокшина и чувствовал, что скрывать эту ненависть ему становится все труднее. В споре могло вырваться неосторожное слово. «Вознякова мажешь, сволочь, — мрачно думал он. — Подожди, себя клясть будешь!»
Семья Вознякова жила в Сосногорске. Жена работала врачом, сын и дочь учились. Володя слышал от сотрудников, что Олег Александрович очень любит их и сильно скучает в разлуке. Но беспокойный характер и привязанность к своей профессии заставляли его долгими месяцами быть вдали от семьи.
Откровенная неприязнь к Вознякову, которую Мокшин не желал скрывать, а главное, его слова о ранней охоте встревожили Володю.
