Андрей Салов - Семь смертей Лешего
…Букет получился роскошным, но Лешему все было мало. Он не мог остановиться в желании засыпать любимую цветами. И хотя ворох пахучих красавцев затруднял движение, Леший и не думал прекратить восхождение. И хотя одна его рука была занята цветами, другая продолжала цепляться за камни, поднимая тренированное тело наверх, к намеченной цели.
Ненадежным оказался очередной выбранный для опоры камень, неглубока щель, на которую опирались ноги. Рука соскользнула с камня, ноги потеряли опору, а тело равновесие. Леший рухнул вниз, на разбросанные у подножия горы камни, с высоты трех десятков метров. Рука, удерживающая цветы инстинктивно разжалась и потянулась к скале в поисках опоры. Но слишком поздно. Тело Лешего, набирая скорость, летело вниз, на стремительно приближающиеся камни. Последнее, что он увидел в своей жизни, это образ любимой, с отчаяньем всматривающейся куда-то вдаль.
Затем был удар, и оглушающая чернота обрушилась на него, разламывая тело на части, гася крохотные искры разума. Леший умер, прилетевшие немного позже цветы, прощальным покрывалом укрыли тело и землю вокруг. Ветер спел ему колыбельную песнь, текущий в метре от места падения ручей, прошептал еле слышно, - «Прощай!».
За сотню миль оттуда, из рук девушки выпала книга. Взгляд ее, устремленный вдаль, наполнился нечеловеческим отчаяньем и тоской. Тоскливо заныло сердце, плача и скорбя о том, чего еще не знал разум.
А на улице начинался вечер, тоскливый серый вечер осеннего дня. Из набежавших на небо туч, пролился на землю мелкий, унылый дождь, усиливая неведомую печаль.
Глава 8. Алхимик
Лешему, уже в который раз снился один и тот же сон, словно посланное свыше сновиденье, тщетно пыталось достучаться до его рассудка. Вновь во сне являлся сатана, мерзкий и отвратный, пахнущий гарью и серой, в окружении обжигающих языков пламени. Бездонные черные глаза впериваются тяжелым, неподвижным взглядом, в лицо сельского помещика. Но Лешиева не пугает полный скрытой угрозы, пронзительный взгляд повелителя тьмы и раскаленных адских глубин. Он не отводит взгляда, с вызовом глядя на адского повелителя. Смеется, громко, с вызовом, заглядывая в пугающую пустоту бездонных глаз адского посланца. Дьявол не выдерживает напора, на его угрюмом лице мелькает тень непонимания, переходящая в гримасу неудовольствия. Синюшные губы, растопыренные и обвисшие, из уголков которых сочится, падая на землю, ядовитая зелено-желтая слюна, начинают предательски дрожать, выдавая сильнейшее, душевное волнение их обладателя. Зрачки бездонных глаз демона еще больше расширяются в недоумении оттого, что простой смертный, осмеливается бросить вызов повелителю сил тьмы. Губы трясутся еще больше, а затем, в их глубине рождается звук. Громовыми раскатами вырывается, наружу стремясь сломать, запугать, повергнуть в прах, обратить в ничтожество несчастного, к которому они обращены. Но Лешиева громоподобными раскатами ужасного голоса не напугать, и смех его становится еще более громким и язвительным. Он трясется от смеха, складываясь пополам, глядя на страшную рожу, тщетно силящуюся его запугать, превратить в безропотное, пресмыкающееся ничтожество.
И тогда громогласный рык обрастает словами, подобно набату звучащим в мозгу. Вновь адский посланец требует, чтобы он отказался от поисков философского камня, в случае отказа угрожая смертью. Снова, как и месяц назад, когда его впервые посетил кошмарный сон, Лешиев смеется над дьяволом, блистая белоснежной улыбкой в бездонную черноту глаз адского посланца. Дьявольский образ начинает дрожать, терять четкость очертаний, растворяясь в воздухе. Голос, заученно твердящий одну и ту же фразу, звучит все тише по мере того, как растворяется в сонном мареве дьявольский образ. А затем он замолкает и исчезает, стрельнув напоследок пронзительным взглядом.
Адский огонь, вырвавшийся из глубин дьявольских глаз, обжигает лицо, опаливает волосы, покрывает волдырями лицо и руки. Лешиев кричит дико, истошно, от ужасной боли, захлестнувшей все его существо. И сквозь болезненный крик он слышит смех дьявольского посланца, опалившего его пламенем адских глубин.
Лешиев просыпается от истошного крика вырвавшегося из глотки, продолжающего звучать в голове, в такт бешено бьющемуся сердцу. Руки нестерпимо ломит от жуткой боли, сходной с той, что случается после ожога пламенем. В реальном мире это и вправду был ожог, но только от холода. В тот самый миг, когда он, находясь в объятиях сна, инстинктивно прикрылся руками, защищаясь от пламени брызнувшего в лицо из бездонных глаз дьявольского посланца, все и случилось.
Выскользнувшие из-под одеяла руки, разомлевшие от тепла, коснулись холодных металлических душек кровати, и случился шок. Сон и явь переплелись самым причудливым образом, вылившись в крик, идущий из самых глубин человеческого существа. И только пару минут спустя, когда умер родившейся в горле крик, и перестали звучать в мозгу его отголоски, Лешиев окончательно проснулся. Руки его лежали на ажурных перекладинах кроватных душек, впитывая пронзительный холод. Но теперь холод был не так страшен, как в начале, когда на смену сонному теплу, пришел пронизывающий холод реальности.
Лешиев спрятал руки под одеяло. Выдохнув воздух, разглядывая появившийся в воздухе пар, помещик недовольно поморщился. Вставать с постели расхотелось, поскольку ему предстояло пережить несколько не совсем приятных минут. Связанных с необходимостью покинуть теплую постель и начать одеваться, окунувшись в комнатную стужу, где температура не намного превышала нулевую отметку.
Из холода, царящего в спальной помещика, можно было сделать один вывод. Дворовый человек Кузьма, приставленный барином в холодное время года к присмотру за печами имения, которому по долгу службы надлежало бодрствовать ночью, вновь небрежно отнесся к своим обязанностям. Хотя по ночам служба у Кузьмы была не особо обременительной, поскольку на его попечении находилась только барская спальня.
Возможно, именно малая толика работы и подводила дворового человека Кузьму. Не нужно бродить по дому и поддерживать огонь в нескольких очагах. Достаточно было топить всего одну печь, а в свободное время можно слегка вздремнуть, благо следить за ночными бдениями Кузьмы некому. Барин, уснув, спит, как убитый, и не имеет привычки вскакивать по ночам и шляться по дому. В отличие от его маленьких стервецов, только и поджидающих момента, чтобы подшутить над стариком Кузьмой, и поставить его в дурацкое положение. С ними нужно держать ухо востро, по крайней мере, до полуночи, пока сорванцам не надоест караулить его, чтобы устроить какую-нибудь каверзу. Но и после того, как чертенята угомонятся, не стоило особенно пренебрегать обязанностями истопника, опять же из-за угрозы со стороны барчуков, просыпающихся при малейшем похолодании.
