Александр Мартынов - В заповедной глуши
Ну вот ладно. Предположим, что у него всё было бы нормально. А где-то в мире, в одном с ним мире, буквально рядом, скитался бы Витька. И где-то есть страшная охот-ничья база, ведь есть она, и приезжают на неё прячущие свои лица существа, чтобы охо-титься на детей...А он бы жил себе и жил. Ходил в школу, рисовал картины, слышал му-зыку, смеялся, спал, ел, книжки читал...Какое-то дикое несоответствие. Отец это пони-мал, потому и стал делать то, что делал. И его посадили. Посадили не того подонка, ко-торый пытался сделать из Витьки девочку.Это вообще никому не было интересно. Поса-дили его, Вальки, отца. И того мальчишку, который сжёг машину с убийцами. Его тоже посадили... Сколько ему дали - восемнадцать лет? Это непостижимо, лучше бы смерт-ная казнь - восемнадцать лет на четыре года больше, чем Валька прожил на свете. И все эти годы - в тюрьме?! А сколько дадут отцу и маме? Вдруг им дадут пожизненное? В разных тюрьмах, конечно, в разных... Он представил себе рослого, сильного, уверенного в себе отца, красивую, весёлую, лёгкую какую-то маму, то, как они любят друг друга. Как они любят его, Вальку... И что же: этого больше никогда не будет?! И они даже друг с другом не увидятся - никогда?!
Валька заглянул в это слово, и его ударила дрожь. Оттуда, как из пустого колодца, веяло равнодушным холодом и тьмой.
Если бы можно было придти... ну, куда-то придти и сказать: "Вот он я, посадите меня. Пусть навсегда. А маму и отца отпустите." Если бы... Валька пришёл бы.
62.
Нет, стой, зло оборвал он себя. А почему я должен так делать? Как тот заяц из сказки Салтыкова-Щедрина, который преодолел сто препятствий, чтобы... понадеять-ся на милость волка, державшего в заложниках его приятеля. Не правильней ли пристре-лить волка? Ну, заяц - он не может. Но я-то - я человек! И я знаю, что мои родители были хорошие люди. Не для меня хорошие, а вообще хорошие. И если их посадили - зна-чит, виноваты те, кто это сделал. Во всём вообще виноваты.
Он сжал кулак. Просыпал из него песок. Зарыл в его сухую теплоту ладонь. Нет, сдаваться на милость победителя - это не выход. Победитель не посадит тебя за один с собой стол, не отпустит, поражённый твоим благородством, тех, ради кого ты сдашь-ся. Те времена прошли. Он посмеётся и использует тебя,как орудие шантажа, Валентин. В точности, как говорил отец.
И вдруг пришла в голову Вальке настолько простая и очевидная мысль, что он даже изумился своей тормознутости.
А ведь отец был не один.
Ну да, не один! Есть люди, с которыми он имел дела, те, кому он помогал - да вот тот же Ельжевский, к которому он, Валька, идёт. Значит, надо просто присоединиться к ним. На любых правах. Хоть прачкой или кухонным мальчиком. Подрасти. Стать бой-цом. Настоящим. Как те ребята из Великой Отечественной или с Балкан, про которых Валька читал в Интернете и в старых книжках. И делать то же, что они.
Мстить.
У тех родителей отняли фашисты или НАТОвцы. Но разве те, кто отнял родите-лей у Вальки, кто искалечил жизни других ребят - разве они лучше? Они в сто раз хуже, потому что фашисты убивали чужих. А эти - своих. И с ними надо так же, как с фаши-стами, ни перед чем не останавливаясь и ничем не гнушаясь. Ни ложью, ни пулей, ни яд-ом, ни бомбой, ни подкупом. Главное - чтобы мстить! А если отец и мама вернутся, вы-рвутся - он всё равно не сможет жить, как раньше. Он скажет отцу...
Валька стал представлять себе,как это будет. И,постепенно успокаиваясь, уснул...
...Конечно, мальчишки проспали и Судный День, и Второе Пришествие и Первое Распятие, а проснулись не сгоревшими лишь потому, что передвинулась тень кустов и прикрыла их от раскаляющегося уже совершенно по-летнему солнца.
- Оййййоооо... - протянул Валька, глядя на часы. - Первый час, ничего себе!
- Есть охота, - сказал Витька, отряхивая грудь и живот от песка. - Придётся мой НЗ жевать.
- А у тебя НЗ есть? - заинтересовался Валька.
- А то, - гордо сказал Витька, подтащив к себе свою сумку. - Только я его расходовать не хотел. Пока более-менее людно было. А теперь чего, кафе я тут не вижу... - он рас-стегнул боковой карман и запустил в него руку. - Держи, - Витька протянул Вальке ка-кую-то грязноватую трубочку, похожую на толстую макаронину. - Жуй-жуй, глотай.
- А что это? - Валька приподнялся на локте, с опаской беря трубочку двумя пальцами. Она была в крошках, мусоре и вблизи напоминала уже не макаронину, а кусок тонкого шланга, вытащенного из канализации. Валька в принципе знал, что человек может есть всё подряд. Как крыса или свинья. Но на практике...
- Мырмышель, - Витька уже интенсивно жевал эту субстанцию, и видно было, что она жуётся с трудом. Валька свёл брови:
- Мы... что?
- Мырмышель, - повторил Витька, сильно сглотнув. И засмеялся: - Да ты ешь,она даже вкусная, только кислая очень. Там всё натуральное... - он откусил снова и, пихнув кусок за щёку, пояснил: - Я совсем маленький был, лет десять, что ли... С нами вместе жил - ну, где мы тогда жили - такой бомж, ещё с советских времён, тогда тоже были бомжи, но мало. Дед Вася. Он о нас... не то чтоб заботился,но так - помогал иногда, всё прочее та-кое... Вот он показывал, как такую штуку делать. Берёшь яблоки, шиповник, клюкву. Ва-
63.
ришь в ведре или где там - без сахара, пока такая густая каша не получится. Потом её раскладываешь на металлическом листе и сушишь на солнце. Дальше в трубочку скаты-ваешь. Кислятина страшная, но зато можно только на ней целую неделю прожить... Вот он её и называл мырмышель, мы ухохатывались... Ешь, не бойся, говорю, ешь!
Валька осторожно откусил. Сперва он вообще никакого вкуса не ощутил, пока ка-тал кусок на языке. Потом переместил за щёку и жевнул...
...Ой, какая это была кислятина!!! У Вальки свело скулы и перехватило горло, в рот хлынула слюна. Но... это оказалась вкусная, фруктовая кислятина. И очень свежая. Валь-ка заработал челюстями, кривясь и улыбаясь. Витька тоже улыбался. Потом спросил:
- Слушай... а ты научишь меня драться, как ты? Ну, этому. Саватту.
- Ты же умеешь, - удивился Валька. Витька свёл брови:
