Евгений Коршунов - И придет большой дождь…

Он провел всю ночь в главном штабе полиции вместе с генералом Дунгасом. Правда, полковник Роджерс и советник Прайс тоже явились сюда. Но это было только под утро, когда войска, верные генералу Дунгасу, уже контролировали положение по всей стране, за исключением Каруны.

Разговор посла с Роджерсом был сух.

— Вы, кажется, утверждали, что в курсе готовящихся событий, дорогой полковник, — ледяным тоном сказал сэр Хью.

— Они начали раньше срока. — Лицо Роджерса было серым, веки набрякли.

Сэр Хью высокомерно поднял бровь.

— Боюсь, для того чтобы обдумать более подходящий ответ, вам придется опять отправиться в… дли-и-и-тельный отпуск!

— Я с удовольствием последую вашему совету, ваше превосходительство, — холодно ответил полковник. — Но пока примите мой совет — не раскачивайте лодку, в которой сидите!

— Джентльмены! — примиряюще вступился Прайс. — К теме о летних отпусках мы можем вернуться, когда до этого дойдет дело. А сейчас мы должны решить, что делать дальше. Насколько мне известно, даже те части, которые поддержали генерала Дунгаса, требуют создания военного правительства…

Когда Роджерс лично доложил об этом генералу Дунгасу, тот не сказал в ответ ничего определенного. Он прекрасно понимал, что было бы безумием копаться сейчас в развалинах рухнувшего здания, разыскивая уцелевшие кирпичики, из которых еще что-то можно сложить. Но, с другой стороны, взять власть, стать во главе государства сейчас? Нет, на это генерал тоже не мог пойти: это значило получить власть прямо из рук мятежников.

Контрразведка донесла, что и в верных частях среди солдат и офицеров идет брожение. Поэтому генерал не протестовал, когда полковник Роджерс привел и расставил в глубоких оконных нишах за портьерами — в кабинете генерала Дунгаса — четырех офицеров с автоматами, сказав, что это «верные люди».

«Верные — кому?» — подумал генерал, но возражать не стал.

Это его и спасло.

Примерно в полдень адъютант доложил, что прибыли три офицера из бригады майора Даджумы и хотят сообщить что-то важное.

Генерал распорядился их впустить.

Вошли лейтенанты — совсем мальчишки, с автоматами в руках. На их мундирах поблескивали золотые значки — львы, стоящие на задних лапах.

— Ну? — спросил генерал, вставая из-за письменного стола. — Я вас слушаю…

Лейтенанты переглянулись. Один из них сделал шаг вперед, отдал честь.

Голос его был по-мальчишечьи звонок.

— Именем революции и комитета революционых офицеров я предлагаю вам, ваше превосходительство, поддержать части армии Гвиании, поднявшейся, чтобы покончить с продажным режимом воров-политиканов… — Парень волновался, хотя речь свою он явно выучил заранее. — …коррупцией, непотизмом, трайбализмом и феодализмом…

Было похоже, что он собирается изложить целую политическую программу.

— Ну, ну, — подбодрил его генерал, — продолжайте, мой юный друг.

«Юный друг» было сказано генералом по-отечески, без желания уколоть лейтенанта, но тот обиделся. Голос его стал раздраженным:

— Комитет революционных офицеров предлагает вам передать ему власть!

Генерал усмехнулся.

— Не сумели взять, а теперь требуете вам ее передать? А если я скажу «нет»? Что тогда?

— Тогда?

Лейтенант оглянулся на своих спутников. Но, прежде чем те успели сделать какое-либо движение, из-за портьер по ним резанули автоматные очереди.

Генералу показалось было, что это бьют по нему сзади, но офицеры у двери уже падали, хватаясь за грудь, за живот, еще не понимая случившегося, с широко раскрытыми от ужаса глазами, с перекошенными дикой болью лицами.

Один из них медленно сползал по стене, все пытаясь ухватиться за ее гладкую поверхность, не сводя глаз с убийц, вышедших из оконных проемов.

Другой сломался в поясе и упал головой вперед, на дорогой пушистый ковер.

А лейтенант, произнесший свою первую и последнюю политическую речь, уже прошитый пулями, еще сделал шаг к столу генерала, и рука его все еще пыталась вскинуть автомат…

На втором шаге он рухнул во весь рост, подломив под себя руку с автоматом, и его фуражка покатилась по ковру и остановилась у самых ног генерала.

Генерал попятился — ему почудилось, что убитый коснулся рукой его ботинка.

На выстрелы в комнату уже ворвались офицеры охраны. Люди полковника Роджерса направили на них свои автоматы. Но офицеры в ужасе смотрели на трупы трех лейтенантов и не видели, кроме них, никого и ничего.

Стояла мертвая тишина.

И тогда генерал взял со стола свою фуражку, надел ее, вытянулся и поднес руку к козырьку. И офицеры сделали вслед за ним то же самое, не отводя глаз от мертвых…

Генерал твердым шагом вышел из кабинета — и все расступились перед ним.

Через полчаса он был уже в штабе армии — в своем собственном кабинете. Люди полковника Роджерса не посмели последовать за ним.

Генерал велел никого к себе не пускать.

Он запер дверь изнутри, подошел к шкафу, встроенному в стену, открыл его. Одна из полок была занята бутылками и стаканами. Генерал медленно разглядывал бутылки, словно видел их впервые. Наконец остановил взгляд на одной. Помедлил, взял стакан и наполнил его до половины. Выпил и почувствовал, как горячая волна хлынула в горло, покатилась вниз.

Закрыл шкаф, вернулся за письменный стол, сел, обхватив голову руками. И понял, что ему все равно не успокоиться. Энергия, охватившая его прошлой ночью, уступала место вялому безразличию, тупой усталости.

«Боже, — думал генерал, — и все-таки эти мальчики сделали свое дело. Сделали, в глубине души зная, что победить не смогут…»

Ему вспомнились золотые значки на мундирах лейтенантов и то, что контрразведка докладывала ему, будто офицеры, учившиеся за границей, читали «красные» издания. И не только читали, но и обсуждали их.

Уже тогда генерал спросил начальника армейской контрразведки, английского подполковника, следует ли это воспринимать серьезно. Подполковник ответил, что в молодости все проходят через это.

— Навечно левым остался один лишь Патрис Лумумба, да и то потому, что его убили.

— Ну а что же делать с молодыми людьми? — поспешил перебить его генерал: ему было крайне неприятно слушать все эти разглагольствования британца.

Тот прищурился.

— Произведите их в следующий чин. Верное средство. Чем выше положение — тем сильнее хочется его сохранить.

— За чтение красной литературы? Англичанин рассмеялся.

— Парадокс? Оскару Уайльду это бы понравилось…

И сейчас генералу вспомнился этот разговор. Сыграла ли роль в настроениях мятежников «красная литература»? Сам генерал не верил в это.