Альберт Цессарский - Чекист
— Извините, пожалуйста, — опомнился Владислав, — я вас задерживаю. Вам нужно в штаб...
— Да, я пойду, — обрадовался Митя.
— Хотя, пока моего Губермана нет, я провожу вас, — вежливо сказал Владислав и первый направился в дом.
Панков и Жилин стояли на пороге канцелярии, разговаривая вполголоса. Завидев Митю с Владиславом, замолчали.
— В чем дело? — недовольно спросил Жилин, оглядывая их.
— Брат моего начальника Медведева, к вам в бригаду направлен, — с любезной улыбкой сообщил Владислав.
— А-а, Митя, — узнал его Панков. — Вот и хорошо! Кстати, среди пополнения у тебя есть знакомые. Поедем сейчас со мной, пулеметчиков выводить. Там, брат, у нас заваруха. Лошадь найдется? — обратился он к Жилину. Сердце у Мити заколотилось от радости. Сразу — на коня! Пусть-ка этот пеший кавалерист с серьгой посмотрит!
— Может быть, нужно что-либо передать председателю Чрезвычайной комиссии? — по-военному вытянувшись, обратился к Жилину Владислав.
Тот удивленно и внимательно взглянул на него, с секунду подумал и, не ответив, обернулся к Мите.
— Пойдем со мной во двор, коня возьмешь.
Когда Митя следом за Панковым рысью ехал по Московской, он увидел Владислава, почти бежавшего к рынку.
То, что он не дождался зубного врача, назойливость, с которой он удерживал Митю, и торопливость, с которой потом бросился в штаб, вызвали у Мити неясное подозрение. Может быть, совсем не зубной врач интересовал Владислава возле штаба... Но Митя отогнал от себя эти мысли.
Владислав посторонился, пропуская всадников, одобрительно подмигнул. Делая вид, что не замечает его, Митя лихо промчался мимо.
Военный городок гудел. Оба полка высыпали из казарм. Множество штатских с деловым видом носилось среди красноармейцев. Командиров не было видно.
Митю здесь никто не знал, и он беспрепятственно проник в казарму пулеметной роты. Первый, кого он увидел, был Васька Рыжий, возившийся у станкового пулемета.
Василий поднял голову, улыбнулся.
— Что, в гости пожаловал? — потом, оглянувшись, вполголоса: — Жизнь надоела, чекист? Узнают — убьют. Озверели люди.
Митя присел возле него на корточки.
— Во-первых, Вася, я еще не чекист — это я так сболтнул, для важности. А во-вторых, я послан за вами. Роту нужно сейчас же вывести в Брянск. Где командир?
Василий молча кивнул и пошел искать командира.
Командир роты оказался почти сверстником Мити. Он прочитал записку Панкова, нахмурился:
— Пойдешь с нами? Если дорогу преградят, будем пробиваться с боем. — И обернувшись, скомандовал негромко: — В ружье!
Через десять минут рота в полном порядке выступила из казармы.
Сначала во дворе никто не обратил на это внимания. Но у самых ворот к командиру подбежал маленький вертлявый человечек в штатском и следом — два красноармейца.
— Чей приказ? Куда? Назад! Ворота! Часовые! Не пускать! — кричал человечек, размахивая руками.
Один из сопровождавших его красноармейцев бросился к зданию канцелярии. Митя нащупал в кармане наган, взвел курок. Командир роты, не останавливаясь, приказал:
— Вперед! Прибавить шаг! — и пошел прямо на вертлявого человечка.
Тот отскочил в сторону, отчаянно замахал руками и затараторил. От канцелярии бежали какие-то люди, потрясая кулаками и пистолетами. Но рота уже миновала растерявшихся часовых, вышла на дорогу и, не сбавляя шага, двинулась к Брянску.
Как раз в это время — было уже часа три дня — в городе ударили пушки. Это взбунтовавшийся артдивизион дал два выстрела по отряду вооруженных рабочих, занявших Трубчевскую улицу. Город притих.
У игрушечного розового домика со стрельчатыми окнами стояли станковые пулеметы, звучали тихие слова команды, строились и уходили вниз к Десне молчаливые рабочие отряды. Уже действовал военно-оперативный штаб во главе с Игнатом Фокиным, созданный два часа назад для борьбы с мятежниками.
Когда Панков и Митя вошли в кабинет Фокина, здесь были Жилин и вновь назначенный Москвой командир бригады, бывший полковник генштаба, чех Конюка.
Фокин у окна, держа одной рукой перед глазами железные очки, читал какую-то листовку. Оглянувшись на вошедших, сразу обратился к ним:
— Какое настроение в полках? Кто там командует?
— Настроение буйное. Офицеры в стороне, штатские распоряжаются, — хмуро отвечал Панков.
— Еще вчера, на митинге, поначалу никакой враждебности не было, — вмешался Жилин. — А сегодня днем Панкова Семена, когда влез на повозку — к порядку призвать, чуть самосудом не убили. Разграбили оружейный склад, кладовые... Сорганизовали их за ночь!
Фокин бросил листовку на стол.
— Коллективное творчество! Все тут — и эсеры, и анархисты, и еще кое-кто. — Он протер очки, спрятал в футляр, щелкнул крышкой. — Провокация готовилась заранее. Все говорит о заговоре. Цель ясна — захватить город и сдать Деникину. Будем держать оборону по Десне. Пулеметную роту направьте к Черному мосту.
Жилин кивнул и вышел. Некоторое время все молчали. На улице кто-то звонко, срываясь на высокой ноте, скомандовал: «Становись!»
— Агитация имела успех потому, что мы оттолкнули от себя середняка, — обратился Фокин к Панкову, наблюдавшему из окна, как строятся пулеметчики. — Ведь дезертир — это середняк. А ты говоришь, не пускать его в комбеды.
Митя вспомнил, что действительно несколько дней назад Панков говорил об этом Фокину.
— Съезд определит позицию по крестьянству, — примирительно отозвался Панков.
— Да как я на съезд поеду, как Ильичу в глаза посмотрю, когда у нас тут под боком этакое! — взволнованно воскликнул Фокин.
Вошел Александр Медведев. Он был бледен и хромал больше обычного. Еще с порога сказал:
— Гарусова убили сами анархисты! Точно установлено. Для провокации свалили на нас.
— А за что? — спросил Фокин.
— За то, что оставался порядочным человеком, — буркнул Александр и, не выдержав, закричал: — Я требую, чтобы губком санкционировал поголовный арест анархистов по всей губернии! Немедленно!
— И все-таки, Александр, такого указания я лично не дам, — сказал Фокин. — Соберем комитет, обсудим...
— Да сейчас-то что делать? — прервал его Александр.
Фокин вскинул на него свои ясные голубые глаза:
— Сейчас бороться в первую очередь путем переубеждения крестьянских масс. А репрессии против анархистов — это второстепенно.
— Игнат Иванович прав, — сказал Жилин. — Я поеду в казармы, поговорю с народом.
— Добро! — обрадовался Фокин. — Пусть они знают, что оборону мы держать будем. И меньшевиков, эсеров, анархистов обезвреживать тоже будем. Но тех, кто виноват. Не поголовно, Александр, — твердо заключил он. Вздохнул: — Пойду давать телеграмму в Орел и в Москву, — и вышел.
