Под каменным небом. В глубинах пещер. Том IV - Николай Иванович Сладков

Феерическое зрелище представляют и целое и детали. Легкий туман, переливающийся в ярком свете, напоминает о северных сияниях, а клубы пара, вылетающие из рта, еще более усиливают представление о холодной, полярной ночи. Пол сверкает перед ними обманчивой «ледяной» гладью; как айсберги, вмерзшие в лед, искрятся натеками громадные глыбы, тогда как камни меньших размеров очень напоминают торосы. Да и потолок над ними кажется глухим заполярным небом, в которое не вернулось солнце и которое навсегда покинули звезды.

Окружность зала по подсчету шагами близка к километру. На пройденном туристами кольце природа, по выражению Бори, «устроила выставку своих достижений». Чего стоит одна только «Сцена», по сторонам которой ниспадают тяжелые складки пышного «занавеса» с красной оторочкой внизу, в глубине красуется чудесный «задник» с рельефными изображениями гор и каких-то немыслимых кустов и деревьев; все завершается «вазами», поставленными впереди «рампы», и чудо-колоннами по сторонам. Лена, взойдя на «Сцену», пытается спеть шутливую песенку, но эхо, отразившееся от невидимого потолка и от стен, пугает ее, вызывая лавину оглушительных звуков.

Костя высказывает предположение, что зал служил главным хранилищем вод, пока его не сменил «водоем Снежкова». Создан он колоссальным гидродинамическим давлением и последующими обвалами потолка. Стекались сюда подземные воды через шесть ходов, все с одной стороны, а вытекали через поноры двух провалов, разделенных небольшой перемычкой. Стоя на этом головокружительном «мостике», отмеченном стрелками «Эн Бэ», Боря восклицает:

— Братцы, так это же зал «Осьминог»! Его «глаза» — вот эти провалы, а нужный нам сталагмит...

Оглянувшись, все вскрикивают: центральный столб, принятый вблизи за колонну, не доходит до потолка. Это великан-сталагмит высотой метров двадцать! Его составляют десятки изящных ваз, опрокинутых книзу и постепенно уменьшающихся кверху.

— Лена, быстрее копию плана! Боря, давай буссоль! Эх, никак не успокоится стрелка... Пошли сюда... Еще немного... Вот здесь!

Среди глыб открылся колодец. В него спускалась... восьмиметровая веревочная лестница, закрепленная сверху. Так как пояс сгорел на костре со скафандром, Боря обвязывается двойным беседочным узлом[8] и, передав конец страховочной веревки Косте, немедленно приступил к спуску. Вскоре слышится его голос:

— На стенке какая-то надпись... Не разберу. Вроде не по-русски... Что? Да лезь сюда, Лена. Лестница крепкая. Если что — подхвачу на руки!

Нетерпение часто опережает осторожность. Лена, забыв про «всякий случай», смело спускается вниз.

— Мэм... то... ори… Кажется, латынь.

— Латынь?

Бросив конец веревки на первый же подвернувшийся камень, Костя приступает к спуску, и, когда до дна остается не более метра, лестница обрывается. Боря сбит падающим Костей, но оба отделываются только ушибами.

«Молоток и крючья!» — проносится в голове Коваленко. Но рука, по привычке шарящая по пояснице, не находит нужных предметов. Вещи там — наверху!

— Ме-мен-то мо-ри... «Помни о смерти», — медленно переводит Костя, чувствуя, как озноб пробегает по телу, и сжимает ледышкою сердце.

Тщательно обшаривая дно колодца, друзья находят только рюкзак, набитый камнями, да узкие щели, ведущие вглубь и доступные разве что ящерке. Итак, все пути отрезаны. Они без средств к спасению, без пищи, которая рядом и все же недоступна.

«Сможем ли мы выбраться? Или это конец, мучительное, медленное умирание... Мементо мори — помни о смерти...»

Костя смотрит Боре в лицо: оно серьезно и сосредоточенно. Этот не сдастся. А Лена? Сумеет ли она выдержать?

Снежков переводит взгляд. Лицо Лены искажено страхом...

— Смотрите туда... — одними губами произносит она, показывая наверх. В отверстии колодца появляется едва различимая тень, потом — чье-то лицо...

Дневник Никанора Болтина

Ваган сидит у входа в «Борисовскую пещерку». Его посуровевшие глаза не отрываются от пожелтевших страниц, испещренных угловатыми, неровными буквами.

«1 июня. Какой счастливый день! Наконец-то, нашел новый, еще никому не известный ход в лабиринте Красных пещер. Вы-бравшись из него, я тщательно стер все следы, которые могли бы выдать это открытие. Не удержался от одного: на стенке поставил свою монограмму «Заметь хорошо!» Этот значок скоро будет известен многим. (Кто догадается, что «Эн» и «Бэ» — Никанор Болтин!)

1 июля. Прошел месяц со дня моего открытия, но я еще не знаю, где же конец пещеры? А сколько находок за эти дни! Придет время, я их выложу сразу. Мое имя — Никанор Болтин! — затмит Кастере и многих других. Ника, по-гречески, значит победа!

15 сентября. План почти всех ходов закончен, сделан и хороший чертеж. Бросив бестолковую тактику прежних дней, я добился многого с буссолью и рулеткой в руках; жаль, нечем было измерять высоту потолков, прикидывал «на глазок». Исследования закончились открытием гигантского зала, похожего в плане на великана-кальмара: шесть щупальцев покороче, два — подлиннее. (Один — никаноровский ход, другой — идет от провалов.) Под самый большой сталагмит зала перенес собранные сокровища и спрятал в укромном местечке. Здесь моя штаб-квартира.

Надо бы переночевать еще раз, но я не могу огорчать маму. Она слишком тревожится во время моих частых отлучек из Симферополя. Да и в институте косо глядят на меня, как на прогульщика. Приходится изворачиваться, лгать... Это тяжело! И все же я никому не оставлю что-то доделывать... О себе могу сказать то же, что Кастере: «Работа в одиночестве — мое любимое занятие и самое волнующее изо всего, что мне пришлось испытать: она требует абсолютной уверенности в себе».

Ваган торопливо листает тетрадь. Останавливается:

«1 июня. Сегодня годовщина моих исследований. Институт окончен, направление на работу —