Карл Фалькенгорст - Танганайский лев
— Я давал клятву твоей матери, что буду беречь тебя, как зеницу ока, и послал на верную гибель и смерть! Прости мне это безумие! Мой смелый, мой отважный Осман! Прости, что я не сумел удержать твой юношеский пыл, что уступил твоим мольбам, твоему воинственному задору!
При этом он взял руку умершего и долго держал ее в своих, молча опустив глаза в землю.
— Теперь клянусь тебе, Осман, ты будешь отомщен! Я не покину этих мест прежде, чем не обращу в прах и пепел селенья и деревни Вавенди! Как я теперь горюю по тебе, так будут горевать сотни отцов о своих убитых сыновьях, сотни матерей оплакивать своих погибших детей! Да, Осман, клянусь тебе всемогущим Аллахом, ты будешь отомщен!
Затем он накрыл мертвеца покровом и, гордо подняв голову, бросил Симбе взгляд, полный непримиримой ненависти и вражды.
— Прими мою благодарность, Симба, за то, — произнес он глухим, подавленным голосом, — что ты отдал мне его тело, а не бросил его коршунам и гиенам. Прими же мою благодарность за это и иди к твоему названному брату! Но берегись, Симба, знай, где бы я тебя ни встретил, я буду стараться убить тебя; буду подстерегать тебя, как охотник подстерегает леопарда; буду неутомимо идти по твоему следу, потому что с этого момента мы с тобой смертельные враги!
— Солиман, — возразил на это Симба, — проклятие за проклятием вызываешь ты на свою голову этими словами! Милосердный Бог не примет твоей клятвы и не допустит, чтобы ты мог ее исполнить. Под его всесильной охраной я чувствую себя в полной безопасности и не боюсь ни тебя, ни твоих сообщников. Даю тебе добрый совет, Солиман: удались скорее из страны Вавенди, потому что здесь беда за бедой и напасть за напастью будут преследовать тебя на каждом шагу. Теперь мне достоверно известны твои намерения, но помни, что если ты встанешь на моем пути, то я сумею сразить тебя. Я также дал клятву, клятву охранять и защищать друзей моих Вавенди и быть им верным другом и братом и в радости, и в горе, и в счастье, и в несчастье, и сдержу свою клятву, как жив Бог, который сам поможет мне в этом! Друзья Вавенди — мои друзья, и враги их — мои враги! — добавил он и повернулся, чтобы идти в гору, но вдруг остановился и еще раз обратился к Солиману:
— Прими и ты мою благодарность, Солиман, за то, что оказал мне великую услугу, быть может, сам того не подозревая: за то, что ты переманил к себе тех из моих людей, которые были склонны к измене и предательству! Но остерегайся продолжать далее эту коварную игру. Я — не бесправный негр, я стою под высоким покровительством Занзибарского султана, и шейх Удшидши сумеет поговорить с тобой, если я захочу ему пожаловаться на тебя!
Солиман отвечал на это злобным хохотом.
— О, шейх Удшидши! — воскликнул он. — Я сам сумею навязать его тебе на шею. Я знаю, что ты скрываешь там, в этом орлином гнезде, того раба, который бежал от меня; он — моя собственность, и ты украл его у меня. Я скажу об этом шейху Удшидши, и все арабы, как один человек, восстанут на тебя и ты станешь бесправным в этой стране. Только в горах ущелья будешь ты влачить свое жалкое существование, подобно друзьям твоим, проклятым псам Вавенди! А когда истощатся твои запасы, когда ты израсходуешь свой порох и пули, тогда, Симба, ты попадешь ко мне в руки: я заморю тебя здесь голодом до тех пор, пока ты не спустишься вниз, в долину, вымолить кусок хлеба и сдаться мне на мою милость или кару.
Какую радостную новость сообщил ему, сам того не подозревая, Солиман! Симба думал, что в эту ночь врагу его удалось схватить Лео, и считал друга своего и прежнего слугу погибшим, а теперь из слов самого Солимана ясно, что Лео еще не пойман, что надежда найти его еще не потеряна для Симбы.
Следовало во что бы то ни стало поддержать в Солимане уверенность в том, что Лео действительно скрывается теперь в тэмбе Мудимы, и потому Симба не стал возражать Солиману на это, а только коротко заметил:
— Языком я не люблю сражаться, Солиман! О человеке судят лишь по его поступкам и делам, а не по словам. Как известно, кто много обещает, тот мало исполняет, кто много говорит, тот мало делает! — И Симба стал подниматься в гору. Сузи и его негры последовали за ним.
Неужели гнев Солимана так скоро прошел? Около полудня вся его грозная армада покинула берега залива Лувулунгу и двинулась к Удшидши. Как мало было похоже это возвращение флота Солимана на торжественное прибытие в бухту Лувулунгу! Тогда Солиман возвестил о себе громким выстрелом из единственного орудия, виданного когда-либо на берегах Танганайки; теперь он уходил молча, тихо и незаметно. На «Змее» был теперь покойник: Солиман сознавал, что он разбит. Погибни двадцать человек из его отборных воинов, он не признал бы себя побежденным, но смерть Османа сразила его.
Он не позволил похоронить его там, на берегу; нет, он увозил его в Удшидши, желая показать это мертвое тело всем арабам на площади Удшидши.
— Смотрите! — хотел он воскликнуть. — Симба убил одного из наших братьев! И за что? За то, что Осман хотел отнять у него из берлоги его бежавшего у меня раба, который скрывается в тэмбе Мудимы. Он и теперь еще находится там под защитой двух названных братьев. Друзья мои! Неужели вы допустите безнаказанно совершать такие дела? Неужели и здесь должен водвориться тот же новый порядок, благодаря которому мы изгнаны теперь с берегов Нила и области Занзибара? Можем ли мы позволить, чтобы каждый белый, явившийся сюда, оказывал покровительство беглым рабам и укрывал их у себя! Берегитесь, друзья арабы с берегов Танганайки! Берегитесь, говорю вам. Симба вооружает негров против нас; он снабжает их порохом и оружием; он поведет их войной на нас и станет здесь властелином, а вы — его рабами!
Взгляните на этого мертвеца! Его убил Симба! Если вы не бабы, то снаряжайте свои суда и пойдем вместе со мной войной на Симбу и проклятых негров Вавенди! Взгляните на него, на этого убитого! Кровь его вопиет о мщении!
Там хотел он обратиться к своим единоплеменникам в Удшидши и был уверен, что все они подымутся, как один человек, и пойдут войной на его врагов. А тогда тэмбе Лугери должно пасть, а горное гнездо Мудимы должно будет сдаться от голода. Тогда гордый, надменный Симба попадет в его руки. Иначе не могло быть. Да, но Солиман не подумал о том, что арабы завидовали ему и втайне радовались его поражению. Он не допускал возможности, что большинство из них отвернется от него и осыпет его насмешкой и презрением. Разве не могли они ответить ему:
— Почему же ты, Солиман, отправился в горы с такими запасами пороха и пуль, с таким множеством воинов для того только, чтобы изловить Лео? Не втирай нам очки! Не рассказывай сказки! Что нам за нужда доставать для тебя каштаны из огня; у нас свои дела и свои интересы. Каждый из нас охотится сам для себя! Пускай твое несчастье послужит тебе уроком, Солиман: будь осторожнее в другой раз, а на нас не рассчитывай!
