Луи Буссенар - Железная рука

— Теперь понятно, почему в течение многих месяцев все настоящие ребята, наиболее проворные и энергичные, позволяли отправлять их на эту Площадку Неисправимых.

— Черт! Это ясно, как дважды два!

— Чтобы быть ближе к лесу. На них, я был уверен, можно положиться и организовать из неисправимых группу избранных, единственно достойных богатства и свободы.

— Добрая администрация, ничего не подозревая, собрала нас со всех строек, отобрала и объединила здесь, полагая, что тем самым она нас наказывает… А ты, Даб, здорово все придумал!

— И весьма похвально, что вы сами, ничего не понимая, повиновались этому приказу, который странным образом обежал все лагеря и площадки Сен-Лорана. Но хватит комплиментов — за дело!

— Еще одно слово. Почему нам велели пустить красного петуха, прежде чем мы узнали, что ты вернулся?

— Таков был мой план. Требовалось узнать, повинуются ли все слепо, до конца, сгруппируются ли на глазах у администрации. Я хотел также удостовериться, объединятся ли, как и вы, ребята из предместий и Сен-Луи. Но эти трусы пальцем не шевельнули. Остальное — моя тайна. Узнаете о ней в свое время, когда я возглавлю вас, чтобы отвести в страну золота и свободы.

— Скажи, Даб, когда?

— Дня через два. Может, немного раньше, но ни минутой позже. Сначала надо выбраться отсюда, построить плоты из бамбука и дерева-пушки, чтобы переплыть на тот берег в случае, если не удастся овладеть лодками старателей.

— Плоты уже начали строить.

— Хорошо! Кроме того, все должны вести себя как солдаты на войне. И главное — не пить! Абсолютно. Запрещаю прикасаться к водке, под угрозой смерти! В мое отсутствие ответственный — ты. Первому, кто напьется, всадишь пулю в лоб!

— Само собой.

— Кроме того, безоговорочное повиновение, понятно? Как моряки на тонущем корабле. При малейшем колебании — гопля…

— Пуля в лоб… Согласны.

— И главное — не трепать без толку языком. Рот — на запоре. Иначе смерть безоговорочная, неумолимая.

— Можешь рассчитывать на меня, на нас. Ведь правда, ребята?

— Да! На всю жизнь! — прорычали неподвижные и невидимые в сумерках каторжники.

— Это цена богатства и свободы. А теперь хорошенько запомните, что я скажу, ибо ни под каким предлогом мы не должны видеться до самого отплытия. Так вот, слушайте меня внимательно! Послезавтра в одиннадцать часов вечера будет дан сигнал с северной оконечности острова Порталь.

— Какой сигнал? — беспокойно стали перешептываться каторжники.

— Вспышки электрического фонаря. Их будет девять, три раза по три с интервалом в несколько секунд. Я буду там, доплыву в пироге к вековым магнолиям[206], возвышающимся на левом берегу бухты. В случае нехватки лодок на воду будут спущены все плоты.

— Понятно!

— А если администрация бросит против нас одну или две бригады морских пехотинцев?

Даб рассмеялся:

— Ну и что же! Вас не затруднит, надеюсь, выстрелить в них. Но я полагаю, что это невозможно. У администрации дел по горло в Сен-Лоране, чтобы посылать своих людей сюда. Она боится мятежа на других стройках, и у нее не так уж много солдат, а надо прежде всего заботиться о главном городе края. Впрочем, все узнаете от двух охранников: они наши и им предписано известить меня и вас обо всем. А теперь, дружище, расстанемся. Мне надо возвращаться в Сен-Лоран, чтобы глядеть в оба и все приготовить для нашего главного дела. До свиданья, друзья!

— До свиданья, Даб! До скорой встречи.

Руки нашли друг дружку в темноте. После крепкого пожатия Андюрси сделал несколько шагов и сказал тихим, как дыхание, голосом:

— Два человека, которые сегодня утром сопровождали коменданта в момент стычки…

— Тихо! Будь слеп, глух и нем, не забывай, что некоторые слова убивают, как пули.

Мятежники стали бесшумно удаляться. А Даб вернулся к своему приятелю, который так и не разжал губ. Спустя три четверти часа они прибыли в китайскую деревню, оставили там велосипеды и тихо вернулись в жилище торговца, никем не замеченные. Было около часу ночи. Минут двадцать пять — тридцать прошли в полной тишине. Любители ночных прогулок, вероятно, уже улеглись спать.

Все как будто успокоилось в жилище торговца, темном, как погреб. Однако под легкими шагами скрипнул паркет в коридоре. Кто-то шел, ступая босыми ногами.

Вскоре чья-то рука тихонько и в определенном ритме начала постукивать в дверь. Чуть слышно звякнул хорошо смазанный замок, и дверь бесшумно отворилась.

— Это ты, Пьер?

— Да.

— Как дела?

— Очень важные новости.

— Говори быстро… я беспокоюсь.

— Слушай. Человек коменданта ушел отсюда и принес мне в таверну новость, повергшую меня в дрожь. Один фраер прибыл после полудня в Альбину и поспешил написать кое-что верховному командующему. А тот тут же послал за ним корабль с солдатами, и этого типа привезли сюда скрученного и связанного, как сосиску.

— А потом?

— Его бросили в камеру, охраняемую двумя часовыми.

— Дальше.

— Один полицейский прочел письмо, лежавшее на бюро коменданта, и рассказал мне его содержание. Фраер, о котором речь, пишет, что он прибыл из Контесте, куда был послан со специальной миссией министром.

— Не может быть! Ты уверен?

— Он добавляет даже, что он — инженер и зовут его Поль Жермон.

— Гром и молния! Но это же Железная Рука!

— Ах, вот оно что! Так его не убили? Надо любой ценой заткнуть ему рот. Нельзя, чтобы он заговорил… Но как заставить его молчать?

— Пусть на этот раз его убьют, и сделают это как можно быстрее. Почему недотепы промахнулись? Ведь все было так хорошо подготовлено…

ГЛАВА 6

Пагубные последствия договора о выдаче преступника. — Затруднение чиновника. — У монахинь. — Комендант не хочет ничего знать. — Отчаяние. — Перед тюремными помещениями. — Приказ. — Песни и слезы. — Слышал ли он? — Миссия Мустика.

Сраженная ужасным ударом, обрушившимся на нее в пик ее счастья, Мадьяна опять оказалась на краю гибели. Горе, которое обрушилось на девушку, вновь повергло ее в отчаяние. На какое-то время она даже потеряла сознание. Но друзья, молодость и сила духа помогли ей. Она пришла в себя. Все происшедшее с Полем всплыло в ее памяти, и она не смогла подавить вырвавшееся из ее уст горькое восклицание:

— Поль! Боже мой! Поль!

Сквозь туман, застилавший глаза, несчастная увидела Мустика и Фишало, которые смотрели на нее и плакали.

— Мадемуазель! Мадемуазель, это ужасно, — рыдал мальчик. — Наш дорогой друг, такой добрый, Железная Рука! О, мы спасем его. Да, спасем! Пусть даже сами погибнем! Правда, Фишало?