Николай Томан - Если даже придется погибнуть...
А она думает: «Совсем, совсем другой человек… Голос, осанка, выражения — все другое. И очень хорошо, что перевоспитание его прошло в рабочей семье, среди таких ребят, как Олег и Анатолий».
И снова всматривается в него, вспоминая, каким он был совсем еще недавно. И вдруг замечает надпись на его настольном блокноте:
«На свете нет зрелища прекраснее, чем прекрасное лицо».
— Прости, что нечаянно прочла, — кивает она на блокнот. — Чье лицо имеешь в виду, если не секрет?
— Слова эти я от Олега услышал. Они принадлежат французскому писателю Лабрюйеру. Для Олега такое прекрасное лицо, полагаю, — лицо Татьяны Петровны.
— А для тебя?
— Твое…
Настя удивленно смотрит на него: «Господи, неужели мое заурядное лицо кажется ему таким прекрасным?»
Она с трудом сдерживает себя, чтобы не броситься к нему, и не знает, что сказать, хотя надо бы обратить все это в шутку…
Чтобы прервать неловкое молчание, восклицает наконец:
— Да, совсем забыла передать тебе привет от Дионисия Дорофеевича! Была в Благове у своих стариков и забежала навестить его. Между прочим, заходил к нему кто-то из твоих заводских знакомых. Назвался Алексеем, кажется. Передал привет от тебя, посидел с полчаса, попил чаю и ушел. В Благове у него были какие-то дела. Судя по всему, деду он не очень понравился. «Нехорошие, — говорит, — у него глаза».
— А с виду каков?
— «В такой бородище, — заявил Дионисий Дорофеевич, — что, кроме глаз, ничего и не видно». Есть у тебя такой знакомый? Мне говорили, будто Рудаков всех бородачей в вашем цехе вывел.
— У нас и было-то их всего трое, но на заводе еще имеются. Однако знакомых среди них у меня нет и передать привет деду я никого не просил. Странно, все это…
— Мне тоже почему-то визит этого бородача показался странным.
— А о чем еще говорил он с дедом?
— Удивлялся, что Дионисий Дорофеевич живет один в таком большом доме. Поинтересовался его взаимоотношением с руководством семинарии. «И все бегал глазами, — как выразился Дионисий Дорофеевич, — по стенам, полу и даже потолку». Очень подозрительный тип. Не грабитель ли какой-нибудь?
— У деда, во-первых, нечего грабить, — смеется Андрей. — Ну а если и вздумает кто-нибудь к нему в дом забраться, дед с ним расправится не хуже, чем какой-нибудь бравый сержант милиции.
— Ты не станешь возражать, если я буду иногда заходить к тебе? — прощаясь с Андреем, спрашивает Настя.
— Ты же сама знаешь — буду счастлив!
23
Выслушав Грунину и помолчав немного, начальник районного отдела внутренних дел перечитывает свои заметки, сделанные по ходу ее доклада, и спрашивает:
— Наблюдение за домом Кадушкиных в Корягине ничего, значит, не дало?
— Да, не увенчалось успехом, как говорится. У Каюрова либо не было нужды снова навестить свою родню, либо наблюдение велось не очень скрытно. Бандит этот, судя по всему, чертовски осторожен.
— А вы-то уверяли меня, что работники Корягинского отделения милиции люди опытные.
— Я не уверяла вас, Евгений Николаевич. Сказала только, что они произвели на меня впечатление людей серьезных, понимающих значение поручения областного Управления внутренних дел.
Снова пауза с постукиванием карандаша по настольному стеклу. Грунина понимает: начальник нервничает, его торопят, а он ничего определенного не может пока сообщить.
— На днях должны освободить приятелей Бричкина, осужденных на пятнадцать суток за ночное хулиганство, — напоминает Грунина. — Не пригодится нам это?
— Скорее всего Каюрову пригодится, — невесело усмехается Лазарев. — Сможет использовать их как свидетелей против Ямщикова и Десницына.
— Вы уверены, что ему это нужно?
— Честно вам признаться — не очень, — устало произносит Евгений Николаевич. — По-моему, Грачеву важно лишь держать в страхе Ямщикова и Десницына.
— Согласна с вами, Евгений Николаевич. Для этого ему даже и одного участника ночной драки вполне достаточно. Но когда приятели Бричкина окажутся на свободе, то осторожное наблюдение за ними сможет, пожалуй, помочь нам напасть на след Каюрова или скрывшегося от нас Панина — четвертого участника драки.
— Едва ли и это нам удастся. Скорее всего они некоторое время вообще ни с кем не будут встречаться. К тому же Каюрову для осуществления его замыслов просто нет в них нужды. Стало быть, не только каких-нибудь поручений, но и общения с ними у него не будет.
— Какие же у Каюрова могут быть замыслы?
— Чтобы строить реальные догадки на этот счет, у нас еще нет достаточных данных. Для меня пока ясно лишь одно — ему сейчас нужны высококвалифицированные мастера, а не такая шпана, как эти приятели Бричкина.
— Я тоже так думаю, Евгений Николаевич. Ну а зачем ему нужны такие мастера, как Ямщиков? Не крестики же для верующих штамповать? На этот раз задумано что-то покрупнее.
— Нельзя это как-нибудь связать с интересом Каюрова к монетам из коллекции профессора Кречетова? — спрашивает Лазарев обычным своим тоном, но Татьяна догадывается, что такая мысль пришла к нему не вдруг.
— И мне показалось, что какая-то связь тут несомненна. Грачев не взял, однако, монеты, принесенные ему Мавриным.
— А не мог он догадаться, что они не кречетовские?
— Не думаю. Мы не сомневались, что за Мавриным будут следить, и потому действовали осторожно. К Кречетову Вадим с Варей действительно ведь ездили и провели у него весь вечер, так что у Грачева не должно быть никаких сомнений, что монеты эти взяты у профессора. Грачев, однако, лишь подержал их немного в руках и сразу же вернул, сказав: «Пусть они у Вари и останутся, раз их ей любимый дядя подарил».
— Как же нам теперь это понимать? Похоже все-таки, что насторожило его что-то…
— Если и насторожило, то не подлинность принесенных Вадимом монет, — убежденно заявляет Татьяна. — Скорее всего Грачев сообразил или, может быть, его надоумил кто-нибудь, что чеканка фальшивых иностранных монет дело невыгодное.
— Почему, однако, вы говорите об одном только Грачеве? Разве он может что-нибудь предпринять без Каюрова?
— Может, Евгений Николаевич! — восклицает Татьяна. — Может, потому что главным у них скорее всего именно он!
Подполковник некоторое время молчит, снова принимаясь отстукивать телеграфную дробь карандашом по столу.
— Я не вижу пока достаточных оснований для такого вывода, — произносит он наконец, отбрасывая карандаш. — Вы знаете, Татьяна Петровна, я очень ценю вашу интуицию, она вас действительно редко подводит, но в данном случае… — Он хотел было сказать, что «в данном случае это уж слишком по-женски», но сдержался и спокойно закончил: — Ну, в общем, вы и сами понимаете, как рискованно перестраивать нашу версию, и без того довольно зыбкую, на основании одной только интуиции. Ведь если допустить лидерство Грачева, или, говоря юридическим языком, считать его не исполнителем, а организатором готовящегося преступления, то ведь в соответствии с этим…
